Голод и тьма

А вот полонян оказалось более тысячи. Курян среди них было от силы человек пятьдесят; остальные были с Полтавщины, с территории под властью Речи Посполитой, через которую прошли татары. Как рассказал один из пленников, им поляки разрешали грабить местное сельское население, кроме местной знати и униатского духовенства. До сих пор помню, как женщины рыдали и пытались целовать мои руки, и как мужчины кланялись нам в пояс и становились на колени перед нами.

Но тогда у нас были другие заботы – нужно было сообщить Замытскому о том, что мы сумели захватить, и особенно о бумагах. По дороге туда я вдруг увидел странно знакомую девушку, которая, в отличие от южанок, не встала передо мной на колени, но, поклонившись, сказала:

– Княже, памятаешь меня? Меня Еленка зовут, Иванова дочь, ты меня и товарку мою, Анфиску, от поругания спас. Век тебе не забуду!

Я попытался что-то проблеять типа «на моем месте так поступил бы любой», но она, к моему счастью, продолжала:

– Княже, Христом-Богом молю… возьми нас с Анфиской к себе, хоть в услужение. Ведь никто нас теперь замуж не возьмет, да и одни мы совсем, родителей наших нехристи убили.

– Ладно, – сказал я, приняв внезапное решение. – Поедете завтра с моими ребятами в Измайлово, это имение моё под Москвой. Вот только придется вам грамоте учиться, иначе не берем.

– Господине мой, да кто же нас грамоте-то учить будет? Парубков наших в приходскую школу посылают, есть она – была… при храме. А девкам, бают, зачем грамота? Нам детей нянчить да еду варить.

– У нас все должны уметь читать и писать. И школа у нас есть. А если кто дар Божий имеет и прилежность покажет, того мы и разным другим наукам обучим. А про девок… вот царевна наша, Ксения Борисовна, такого ума, что мужики позавидуют.

– Так она же царевна…

– И мама моя тоже такой была. И супруга моя.

При последних словах, она чуть поскучнела, но все равно вымолвила:

– Добро, княже, попробую я.

– И спроси у Анфисы, и у других женщин. Мы всех возьмем, кто учиться согласится. Придешь потом, сейчас мне к воеводе надо.

Замытский обнял меня и расцеловал.

– Княже, спаси тебя и твоих Господи!

– Андрею, вот какое дело, – И я рассказал ему про добычу. Узнав про письмо, он лишь сказал:

– Государю надобно сообщить про то, княже. Завтра с утра пошлю гонцов.

– Добро, Андрею. Вот только сообщу ему я сам, сегодня же вечером. Слыхал, небось, есть у нас такое устройство – рация.

Замытский кивнул; ведь мои люди уже держали связь со мной, и я продолжил:

– Но гонцов все едино послать надобно, ведь у нашего царя суд праведный.

Я чуть не добавил, «не как у Иоанна», но вспомнил, что именно Иван Грозный ввел судебник с намного более справедливыми законами, чем те, которые царили в Западной Европе. Но Андрей лишь поклонился. Вместо этого, я сказал:

– И еще. Нужны нам еще будут возки, ведь мы возьмем с собой некоторых из спасенных, да и кое-кого нужно будет домой отправить, недорослей, кои тайно с нами ушли.

– Княже, есть у меня возки. Тебе отдам, а себе еще сробим, людишки для сего есть.

– И оставлю я тебе человека с такой же рацией, чтобы, ежели что, ты мог бы с нами связаться. Либо мы с тобой. Пока опасность не миновала окончательно.

У штабной палатки меня ждала Елена.

– Княже, все наши к тебе пойдут. Да из черкасов[14] многие к тебе просятся.

– Сколько?

– Да нечто я считать умею? Сотни полторы или две, а то и больше.

– Добро, – сказал я со вздохом, решив, впрочем, что люди нам нужны и для Америки, и для Невского устья. – А ты рассказала им про ученье?

– Поведала. Сначала почти все хотели, а потом вот только эти и остались. Другие здесь жить хотят, бают, к ляхам не вернутся.

Пришлось идти обратно к Замытскому и договариваться о дополнительных возках, и о новом населении. Он против ничего не имел – все равно, по его словам, к югу от Курска живут пока немногие, пусть там деревни строят. Тем более, зерна захватили у крымчаков немеренно, так что ссудить его черкасам можно будет.

Я рассказал ему о том, что лето следующее холодное и короткое будет, и что мало что вырастет.

– Приезжал гонец к нам от государя, еще на Ивана Купалу. Мы и распорядились, чтобы зерно к нам свозили, и чтобы грибы сушили и рыбу ловили и вялили. Вон там у нас амбары. Да и в Коренной пустыни и в других монастырях, по благословению Святейшего, тоже заготовили. В церквах Божьих тоже зачитывали послание от Патриарха. И знают мужики, чтоб не сеяли. Но ты прав, черкасам об это сказать надо будет. Княже… Алексею… а ты не ведаешь, когда сеять-то можно будет?

– В следующем году в июле озимые – в середине августа уже снег выпадет и морозы ударят. А яровые – только через год, да и то понемногу. Вот через два года опять потеплеет.

– И все тебе ведомо… я бы подумал, что ты колдун, да Святейший тебе верит.