Голод

Очнувшись от мимолетного оцепенения, Стэнтон без раздумий бросился к ней, навстречу студеному ветру. Перед глазами все расплывалось, от страха звенело в ушах. Должно быть, он закричал, так как снег вокруг захрустел под множеством ног, а над рекой, отраженное от лесной опушки, зазвенело эхо испуганных криков. Бежал Стэнтон, пока какие-то двое не схватили его, не удержали, не то он наверняка ушел бы под воду следом за Лидией.

К этому времени тело вытащили из-подо льда. Кто-то другой добрался до полыньи первым. С лица, с волос Лидии ручьями текла стылая вода, ночная рубашка прилипла к иссиня-бледной коже.

На миг – суровый безжалостный миг – ему показалось, будто веки Лидии дрогнули, будто она каким-то чудом еще жива.

Но тут иллюзия треснула, расселась под ногами, точно лед заводи, и Стэнтон с головой ушел в ледяной омут истины.

Росли они по соседству – можно сказать, рядом. Отец Стэнтона, землемер, часто уезжал по делам и потому оставил Стэнтона с матерью на попечении своего отца, известного проповедника. Странное же то было детство… Угодить деду Стэнтона, его преподобию Резольвду Илии Стэнтону, было решительно невозможно, а к внуку, он, кажется, относился с сугубой строгостью. Возможно, поэтому Стэнтон и сблизился с Лидией: в ее доме он мог хоть на время укрыться от деда. По крайней мере, с этой причины все и началось. Когда оба сделались старше, он без памяти влюбился в девчонку, всю жизнь, с самого детства, казавшуюся ему загадкой, несмотря на то что жили они совсем рядом.

В ее душе чувствовалось нечто темное, далекое, мерцающее, словно огонек на ветру, а Стэнтон… Стэнтон был слишком юн, чтоб понять, что ее такой сделало.

Мать Лидии умерла, когда та была совсем маленькой, и с тех пор они жили в огромном, кишащем прислугой доме вдвоем с отцом. Держалась она порой своевольно, в чем люди винили избаловавшего девчонку отца. Да так оно и было. Привыкшая, чтоб все выходило, как ей угодно, взрослых Лидия раздражала невыразимо, однако сильнее всего мучила его, Стэнтона. Должно быть, знала, что Стэнтон в нее влюблен, вот и пользовалась.

Ничего особенного, кроме нескольких жарких поцелуев – украдкой, в прихожей, либо в мансарде Лидии или за домом, где заросли самшита особенно высоки – между ними не было.

Господь свидетель, Стэнтону хотелось много большего, да только возможности не представлялось, а если бы и представилась, он, правду сказать, скорее всего, попросту растерялся бы, не зная, что делать. От этой стороны жизни, от подробностей происходящего между мужчиной и женщиной в темноте, дед с матерью берегли его – старательней некуда.

Однако сам Стэнтон неизменно воображал, будто все сделает честь по чести. Добьется достойного положения в жизни, заслужит любовь Лидии и, как положено, сделает ей предложение, а там уж фантазии, бурлящие в голове, станут явью. В то, что все это сбудется, в свою любовь к Лидии, он верил так же незыблемо, как дед – в твердость десницы Божией.

Но когда Стэнтон впервые рассказал Лидии об этих мечтах, она сделалась с ним холодна. Жизнь его превратилась в сущую пытку. От постоянной тревоги, от мыслей, чем мог огорчить ее, каким образом переступил границы дружбы, Стэнтон едва не захворал.

Минула осень 1831-го, и все эти месяцы с Лидией Стэнтон не виделся – разве что сдержанно раскланивался с нею на рынке или в церкви, через проход. Приближались праздники, зима выдалась ужасно холодной, и в эти-то холода ему наконец удалось по завершении воскресной службы отвести ее в сторону. Отец Лидии прихворнул, и в церковь она явилась одна. Заметив, что руки Лидии бледны и холодны, как лед, Стэнтон удивился: куда же подевались ее перчатки?

Оба двинулись в сторону леса, и там между ними вышла жаркая ссора. Лидия велела Стэнтону оставить ее в покое и объявила, что его ухаживаний ни дня не желала. Стэнтон был сокрушен. Годы дружбы, минуты пылкой, интимной близости – все это промелькнуло в памяти сплошной туманной чередой. Где же он оступился?

Стэнтон принялся умолять ее все объяснить, помочь ему разобраться в происходящем, ни на чем не настаивая, ничего не требуя, но и не желая покорно смириться с отставкой. Лидия явно о чем-то умалчивала, и ему просто хотелось знать, что стряслось. Она должна, обязана была объяснить, отчего никогда не станет его суженой. Пусть всего-навсего назовет причину, и он примет ее и уйдет навсегда.

Наконец Лидия уступила и объяснила, в чем дело… хотя Стэнтон вскоре узнал бы об этом сам.

Она беременна.

Смущенный, опешивший, Стэнтон не сразу нашелся с ответом. Зимняя стужа вдруг пробралась сквозь ткань его лучшего шерстяного пальто, извлекавшегося из гардероба только по случаю воскресенья.

– Но… как?

Щеки обдало жаром. Возможно, он был неопытен, но и отнюдь не глуп. И знал, откуда берутся дети. Выходит… выходит, у Лидии есть кто-то другой?

Однако всю его ревность, всю ярость, всю боль затмила тревога.

– Кто же это? Теперь ты замуж за него выйдешь?