Голод

– Описанное вами – всего лишь языческие суеверия, неужто вы сами этого не сознаете? – спросил он с тем самым странным акцентом, что свойственен уроженцам Англии. – Между тем мы, позвольте напомнить, люди науки, и посему мой вам совет: ищите объяснения в мире естественном. Апелляции к сверхъестественным сферам бессмысленны.

Боюсь, я совершил прискорбную ошибку: перескажи он нашу беседу на факультете, меня сочтут ужасающе суеверным, что, несомненно, на пользу моей репутации не пойдет.

И все-таки его отповедь помогла мне узреть свет истины. Советую тебе, Эдвин, немедля бросить эту затею с поисками сказаний об индейских богах, меняющих облик, днем становящихся людьми, а по ночам обращающихся в зверей. Отыщется ли разгадка сей тайны в сфере естественного (на чем настаивает Сноу), я, Эдвин, судить не могу. Все красоты, все разочарования мира природы состоят в бесконечности ее разнообразия. Не обольщайся ложной надеждой: может статься, ответов нам не найти никогда.

Впрочем, довольно слов. Если ты не послушаешь моего совета – а кому, как не мне, знать, сколь это вероятно, – бога ради, не рискуй понапрасну. Прошу тебя, прислушайся хоть к другому совету старого друга, всем сердцем желающего хоть когда-нибудь встретиться с тобой вновь: купи лучшую лошадь, какую только можешь себе позволить, не разъезжай по неизведанным землям один, аптечку пополняй регулярно, а, главное, всегда, всегда носи при себе заряженный револьвер.

Твой верный друг,

Уолтон Гау

Глава шестнадцатая

– Это не я, Элита. Передай мачехе: я не виноват.

Тело Хэллорана еще не перенесли в лагерь, а Элита его уже слышала – поначалу неясно, урывками, будто голос, доносящийся издалека, с порывами призрачного ветра. Но вскоре слова зазвучали куда громче, настойчивее:

– Прошу тебя. Скажи ей. Скажи. Мне очень жаль.

Элита (плевать, видит ли ее кто) зажимала ладонями уши. Оставаясь одна, она пробовала урезонить Хэллорана, но он ее, похоже, не слышал.

– Прошу тебя. Чудовище, боровшееся с Тамсен на земле… это был не я. Помешать я ничем не мог, но… это не я, не я…

С тех пор как обоз миновал форт Бриджера, голоса совсем распоясались. Единственным знакомым среди них был голос Люка Хэллорана, неделю истлевавшего в их фургоне, застряв между жизнью и смертью. Теперь Элите сделалось ясно, что остальные тоже мертвы, да и несли они, по большей части, какую-то околесицу: редко-редко, когда хоть словцо разберешь. Иногда разговоры их вообще начинались с середины, как будто это она, Элита – незваная гостья в собственной голове, а не наоборот.

Конечно, поведать обо всем этом Тамсен Элита попробовала. Мачеха верила во множество странных, потусторонних вещей. Элита сама видела, как тщательно Тамсен плетет обереги из стебельков розмарина, как мажет за ушами дочерей смесью борца с лавандой, чтоб демоны их не тронули…

Однако, услышав имя Хэллорана, Тамсен окаменела лицом и схватила Элиту за плечи.

– Об этом – ни единой живой душе, – сказала она. – И я чтоб таких разговоров больше не слышала. Поклянись.

Конечно, Элита послушалась, так как очень перепугалась: Тамсен стиснула ее плечи до синяков. Сама Тамсен была испугана тоже – и происшествием с Хэллораном, в лесу, и тем, что о ней говорили теперь в обозе. До смерти Хэллорана Тамсен и даже Элиту повсюду сопровождало шипение да перешептывание, а теперь перешептывания, совсем как голоса в голове, переросли в настоящий гомон. Говорили, будто Тамсен опоила беднягу колдовскими снадобьями, превратила в демона, сделала любовником, свела с ума. Будто убила его, чтобы напиться крови, выцеженной из мертвого тела.