Голод

Спокойствие ощущалось, как мягкое одеяло, в которое можно было завернуться.

– Столько миль он прошел за свою жизнь, – говорила Бриккен. – Я хочу, чтобы это странствие стало последним – то, когда он взял за руль мой велосипед и привел нас с Эмилем к тебе домой.

Я кивнула, видя, что она говорит не столько со мной, сколько сама с собой.

– Эмиль сидел на сложенном одеяле в ящике на багажнике, – продолжала она. – А на руль я привязала цветочный горошок, чтобы он упирался в переднее колесо и заставлял пустые камеры сопротивляться, когда я пыталась толкать велосипед вперед. Велосипед заносило то вправо, то в влево, у меня руки разболелись от усилий, когда я пыталась его удержать. Уже третью неделю я возила домой продукты на велосипеде со спущенными камерами, и мне еще немало оставалось пройти, когда мне встретился Руар.

Я взяла ее руки в свои. Вместе мы смотрели через окно кухни на тебя, рубящего дрова. Я кивнула.

– Он бегал по свету, как бездомный котенок, – проговорила я. – Но теперь мой сын дома, и ты тоже. У нас тут небогато, но что еще человеку нужно, кроме тепла, куска хлеба и воздуха, которым можно свободно дышать?

Воздух в доме пропах пшеницей и свежесваренным кофе, когда облака закрывали солнце, и капли дождя начинали стучать по оконным стеклам. Мягкий свет, дождливое небо. Негромкие разговоры сплетали пути и судьбы людей с запахом свежемолотых кофейных зерен. Как когда-то Армуд, Бриккен наполняла пространство историями. Она выпускала их наружу под абажуром кухонной лапмы, неспешно нарисованные судьбы вставали перед нами, пока остывала плита. Я тоже рассказывала – об Армуде и о Тронхейме, о холодных зимах, которые всегда побеждала оттепель. Хотя некоторые истории я держала при себе.

В последних лучах летнего вечера наш дом наполнялся запахами свежих цветов и жареной рыбы. По грядкам, что-то ища, прыгали трясогузки, а остальные птицы укладывали своих птенцов спать среди веток. Здесь царил покой.

И все же – какая необычная история, Руар. Как ты повернулся лицом к жизни. Ты, со спутанными волосами, весь в смоле и хвое. Ты, бродивший с отсутствующим видом, замкнувшийся в себе, повернувший назад, в прошлое. Пока не появилась она – со своими историями и смехом, котрый мог бы повалить целый лес. Она открыла тебе глаза, прояснила твой взгляд, согрела теплом и положила начало лету. И тебя снова научила смеяться, звонко, как целый поток колокольчиков, шумно, как лошадь в галопе. Смех у нее был горячий, как у Армуда.

Среди стволов остались те, кого нет с нами.

Свет и тени теснились в нашем Уютном уголке, месяцы проходили за месяцами. Вы были так счастливы. Голос Бриккен был сладок, как жженый сахар. Птицы выводили свои трели, девушка, пришедшая в наш дом, была такая расказчица, что можно было заслушаться, и кофе остывал в чашках. В ней мне чудилось нечто загадочное и вместе с тем знакомое. Вы пили со мной кофе под яблоней, Эмиль спал на коленях у Бриккен, а летний дождь танцевал на крыше дома, размывая землю под окном. Стук дождя как колыбельная, а ветки дерева над нами – словно зеленый зонтик.

– Правда, матушка Унни, в дожде есть что-то успокаивающее? – сказала Бриккен, и я полюбила ее еще больше.

Небо прояснилось, вы ушли из дома, в лес, во тьму, где у мха столько оттенков мягкого, что их и не сосчитать. Шагали босиком, окутанные любовью, и у меня слезы наворачивались на глаза, когда я видела вас вместе. Когда вы вернулись, оказалось, что вы побывали на вышке. Бриккен пришла в восторг от того, как она сделана, от вида, котрый открывается оттуда, от звуков и тишины. Искорки вспыхивали у нее под ресницами, когда она рассказывала, как сидела на медвежьей шкуре, гладила шерсть этого мощного животного, и ей не хотелось уходить. Она полюбила твое место на земле, которое ты построил вместе с отцом. Руками она показывала, как разглядела озеро между стволами деревьев, как мимо них проскакала белка с шишкой в зубах.

– Душа так легко может поселиться в глухом лесу, да там и остаться, – сказала она.

Я так радовалась, что она нашла себя. Когда ты улыбнулся ей, она провела пальцем по твоему лицу. В руке она держала булочку с сахаром, которую протянула мне – косточка на безымянном пальце с наростом, как у меня, и несколько крупинок жемчужного сахара упало тебе на колени, когда она подалась к тебе. Я почувствовала, как лицо мое расплывается в улыбке, когда я откусила булочку – более вкусной булочки я в жизни не пробовала.