Голем

Всю ночь напролет они мучали меня. Сперва Ангелина прижималась ко мне, потом я как будто совершенно спокойно беседовал с Мириам, и едва расплылся этот образ, снова являлась Ангелина и целовала меня… Я вдыхал аромат ее волос, ее мягкая соболья шуба пощекотала мне шею, потом соскользнула, обнажив ее плечи. Она обратилась в Розину, танцевала, полузакрыв опьяневшие глаза… во фраке… голая… Все это в каком-то полусне, походившем на явь. Сладкую, томительную, мутную явь.

Под утро у моей постели стал мой двойник, таинственный «Habal Garmin» – «дыхание костей», о котором говорил Гиллель. И я видел по его глазам: он был в моей власти, должен был отвечать на каждый мой вопрос о земной или потусторонней жизни. Он только ждал этого, но жажда таинственно оказывалась бессильною в потоках бушующей крови и не находила приюта в пустынях рассудка. Я отогнал призрак, велел ему обратиться в образ Ангелины, и он съежился в букву «алеф». Снова вырос, стал непомерно высокой обнаженной женщиной, с пульсом, могущественным, как землетрясение, какою я видел ее однажды в книге. Она наклонилась ко мне, и я стал вдыхать опьяняющий запах ее горячего тела.

Харусека все еще не было. Пели церковные колокола.

Еще четверть часа я буду ждать – потом на улицу! На шумные улицы, где гуляют празднично разодетые люди, слиться с веселой жизнью богатых кварталов, смотреть на красивых женщин с кокетливыми лицами и тонкими очертаниями рук и ног.

Может быть, я случайно встречу Харусека, оправдывался я перед самим собой.

Я достал с полки старинную колоду карт для тарока, чтоб скорее прошло время.

Не наведут ли меня карты на какой-нибудь мотив для камеи?

Я искал пагада.

Его не было. Куда он мог деваться?

Я еще раз перебрал карты и задумался об их тайном смысле. Особенно этот «повешенный» – что бы мог он означать?

Человек висит на веревке между небом и землей, головой вниз, руки связаны за спиной, правая нога занесена за левую, так, что образуется крест над опрокинутым треугольником?

Непонятная метафора.

Вот! Наконец-то! Харусек.

Или не он?

Радостный сюрприз. Это Мириам.

– Знаете, Мириам, я только что хотел спуститься к вам и предложить вам поехать покататься. – Я был не совсем искренен, но я не задумывался над этим. – Ведь вы не откажетесь? Мне сегодня так беспредельно весело, что вы, только вы, Мириам, должны увенчать мою радость.

– Кататься? – повторила она так растерянно, что я не мог не расхохотаться.

– Неужели мое предложение так необычайно?

– Нет, нет, но… – она подыскивала подходящие слова. – Ужасно странно. Кататься!

– Нисколько не странно. Подумайте, сотни тысяч людей делают это; в сущности, всю жизнь только это и делают.

– Да, другие люди! – сказал она все еще в полном замешательстве.

Я схватил ее за обе руки.

– Радость, которую могут переживать другие люди, – я хотел бы, Мириам, чтоб вам она досталась в бесконечно большей степени.

Она вдруг побледнела, и по ее неподвижно устремленному взгляду я понял, о чем она думала.

Это кольнуло меня.

– Вы не должны постоянно думать об этом, Мириам, – убеждал я ее, – об этом… чуде. Обещайте мне это из… из… дружбы.

Она почувствовала тревогу в моих словах и удивленно посмотрела на меня.

– Если бы это не так действовало на вас, я мог бы радоваться вместе с вами, но… Знаете, я очень беспокоюсь о вас, Мириам! Меня, как бы это выразить, беспокоит ваше душевное равновесие! Не поймите этого буквально, но я хотел бы, чтоб чудо никогда не случалось.

Я думал, что она будет возражать, но она только кивнула головой, погрузившись в размышления.

– Это терзает вам душу. Разве не так, Мириам? – Она вздрогнула.

– Иногда и я почти желала бы, чтоб оно не случалось.

Это прозвучало для меня надеждой.

– Когда подумаю, – сказала она медленно и мечтательно, – что придет время, когда я буду жить без всяких чудес…

– Вы ведь можете сразу разбогатеть, и вам больше не нужно будет, – необдуманно прервал я ее, но быстро остановился, увидев ужас на ее лице, – я думаю, вы можете естественным путем освободиться от своих забот, и чудеса, которые вы тогда переживете, будут духовного характера: события внутренней жизни.

Она отрицательно покачала головой и твердо сказала: