Гой

– Усилить нужно охрану в граде. По две души теперь будут на пост заступать. В граде нас теперь четверо из скитальцев: я, Гет, Гриб и Коля. Мы с егерем тоже будем дежурить с парнями.

– Половина суток – моя с непомнящим. Половина – твоя, Гет.

– Так и сделаем.

В дверь Мирона постучали.

– Кто?

– Толя это, Гриб.

– Чего надо?

– Непомнящий пришел, из Коробки. Изгоем хочет стать.

– Вот и пополнение прибыло, Злой, – улыбнулся Данила. – Пятеро теперь.

– Давно никого не было. Не самое удачное время становиться изгоем, – сказал хозяин, открывая дверь.

– Самое удачное, – озвучил мои мысли Гет.

Перед нами стоял парень лет двадцати пяти. Русые волосы. Ростом невысок. Не упитанный, но и не дистрофик.

– Давно институт закончил? – спросил Мирон.

– Нет. Два года назад.

– Профессия?

– Учитель языка и литературы.

– Во как. Не кисло. Кафку нам зачитаешь?

– «Превращение», «Процесс» или, может быть, «Замок»?

– Еще один в Катарсис приперся: и грамоте обучен, и книжки умные читал. Изгой, мать его.

– Жизни хочу настоящей.

– Вот тут-то ты к месту, филолог. Сейчас в этих стенах Катарсис имя тебе дал.

– «Филолог»? Согласен.

– Кафкой будешь, – усмехнулся Землекоп.

Парнишка понял, что первое испытание Катарсиса – это Мирон, а не добраться живым до града Покоя.

– Ну, я бы предпочел…

– А это уже предпочитай там, откуда пришел. С оружием обращаться умеешь?

– Из револьвера по бутылкам стрелял.

– Стрелял по бутылкам…

Вот как поступим. Спать будешь с непомнящими. На револьвер заработаешь. Гриб возьмет тебя с собой в путь, принесете дуры. Будешь получать свою долю за каждый поход и потихоньку выплачивать за ствол.

– У меня деньги есть.

– О. Приятный разговор. А так и не скажешь. Смотри-ка, дела идут все лучше и лучше.

– Но на прогулку по Катарсису с радостью пойду.

– Стало быть, с радостью? – переспросил Землекоп.

– Да.

– Многие приходят в Катарсис с таким самонадеянным видом, пока их по кускам по округе не начнешь потом собирать.

– Я пришел в Катарсис с целью.

– Что у тебя за цель? – в разговор влез я.

– Найти фолиант.

– Приехали, – демонстративно вздохнул Мирон.

– Почему именно фолиант?

– Ценность большая у книги этой. Не интересны мне ни реки Самсона, ни плоды вечности, ни дура, ни цветы сна.

И про цветы сна знает. Цветы сна – дар Катарсиса, эффект чем-то напоминает дуру, только трезвым рассудок остается. Это желтые цветы, растущие за станицей Покинутых, что-то вроде успокоительного, только с гораздо более сильным эффектом. Если приготовить отвар из них и пить несколько дней, все раны внутри перестанут болеть, все горе, тяжким бременем повисшее на тебе, уснет на несколько суток. Спокойствие внутреннее обретешь на время. Хороший дар. Только редко удается найти.

– Счеты с миром у тебя, парень? – спросил Гет.

– Нет, не хочу больших денег и больших дел, стоящих этих денег. Хочу то, что имеет наивысшую ценность.

– Складно говоришь, хоть и не совсем привычные для слуха вещи. Реку Самсона приходили искать – да, плоды вечности – да, мужчиной становиться – тоже, чтобы сбежать от Коробки – тьма. А Коробка поступила с каждым по-разному. Но чтобы найти фолиант, древнюю книгу, которой может и не существовать, – ты первый, Кафка, поздравляю.

– Пока не с чем. Не достиг цели.

– Ладно, дело твое, кем тебе в Катарсисе быть и чего искать. У меня сейчас покупаешь рубероид, склянку, нож, револьвер, и я тебе делаю хорошую скидочку, лады?

– Сколько?

– У тебя валюта, из Коробки которая? – на всякий случай уточнил барышник.

– Да, местной нет.

– Ну, в сумме – пять тысяч.

– Две.

– Не забывайся, сопляк.

– Три. И станок для бритья к перечисленному.

– Ладно. По рукам.

Развел пацана, да не на все деньги, у того соображалка светит немного.

Получил барышник деньги. И выдал парню озвученное.

– Я думал, новое все будет за такие деньги.

И тут я не выдержал. Как начал ржать! Сдерживать себя сил не было. Егерь присоединился.

– Я смотрю, Мирон, пацан-то не валенок совсем, еще тебя думал на бабки развести.

Тот закипел от подобной наглости.

– Я тебе что, производство? Только изготовили товар – и сразу Кафке? Бери, что дают, и уйди с глаз моих. Позже говорить будем.

Учитель языка и литературы забрал вещи и молча удалился.

– Ты смотри, какой. Наглый. Самоуверенный. Мелкий. Хитрый. Жадный.

Казалось, барышник мог, не останавливаясь, еще минут десять перечислять все, что увидел в пацаненке.

– Я думаю, отче, ты в его годы не краше был, – засмеялся Данила. – Не сынок твой, часом?

Да, утреннее словно испарилось на какое-то время. С приходом нашего гостя смех ворвался в этот бункер.

– Не гавкай, Гет. Не нравится он мне.

– А мне нравится, – сказал егерь. – Даст Катарсис, доберусь до Пустоши, вся округа будет знать, как молодой пацан, учитель русского языка и литературы, барышника Мирона хотел надуть. Смеха-то будет. Не каждый день подобное увидишь.

– Еще один боец не лишним будет в лагере, Мирон, – заметил я.

– Да какой из него боец. Кафка, одним словом.

Только когда покинули дом барышника, и я, и Гет ощутили, что никуда то, утреннее, не исчезло. Я понял это по его взгляду, он – по моему. И ни один из нас не поделился этим вслух.

Веселье закончилось.