Гоголь. Мертвая душа

Писарь застыл с пером наготове. Туков медленно поднялся из-за стола, приблизился кошачьей поступью к Гоголю и приблизил к его острому носу свой нос, тупой и массивный.

– Вот как наша пташка запела, – процедил он с ненавистью. – Насильник и душегуб вздумал угрожать мне, блюстителю порядка на государевой службе? Да я тебя в бараний рог скручу, щелкопер ты столичный. Ты мне сегодня же во всем признаешься. На кого покусился, сволочь?! На дочь самого городничего!..

Несмотря на кулак, поднесенный к его лицу, Гоголь не струсил и не сбавил взятый тон. Слишком много страхов выпало ему, чтобы испугаться теперь, когда главные испытания остались позади.

– Господин писарь! – отчетливо произнес он. – Я требую, чтобы в протокол были занесены мои слова. Девица Элеонора Черногуб никак не могла свидетельствовать против меня по причине своей безвременной кончины. Я собственными глазами видел ее в гробу. Так что это был всего лишь очередной фокус господина Верховского, которому не дают покоя лавры графа Калиостро!

Каждую секунду он ожидал, что полицейский кулак врежется ему в челюсть, вбивая в глотку произнесенные слова, но этого не произошло.

– Дур-рак! – произнес Туков с наслаждением. – Так и не понял, щеголь петербургский, что похороны сударыни Черногуб были лишь инсценировкой, устроенной для того, чтобы вывести вас на чистую воду. Ваш спутник, поручик Багрицкий, оказался благородным человеком и, догадавшись о вашем преступлении, хотел передать вас полиции, но был убит вами. И вы недолго будете отрицать очевидные факты, господин бумагомаратель. Сейчас вас проведут в одно место, где все говорят только правду и ничего, кроме правды... Стража! В подвал его. Наш Малюта уж заждался, небось.

С этими словами Туков поворотился к Гоголю своею широкою спиною с оттопыренными фалдами и важно прошествовал к столу. Усевшись, он с напускным равнодушием занялся перелистыванием бумаг, не сочтя нужным поднять взгляд на борьбу, происходящую не далее чем в трех шагах от его стола.

Отчаянно сопротивляющегося Гоголя приподняли и, держа на весу, поволокли к выходу. В коридоре он кричал и призывал на помощь, но там было пусто, а на полицейских его крики не производили никакого действия. Ловко и слаженно дотащили они его до железной двери в конце коридора, оттянули засов и погнали вниз по лестнице, не скупясь на пинки и затрещины. Вскоре он умолк, понимая, что в подземелье его никто не услышит.

– Вот и молодец, – сказал ему один из стражей, – вот и правильно. Побереги голос-то. Сейчас не так орать станешь.

И засмеялся.

Глава XXI

Вряд ли хозяина полицейских застенков действительно звали Малютой, как небезызвестного кровавого опричника по фамилии Скуратов. Хотя, с другой стороны, чего только не случается в мире, особливо в его самой загадочной части, именуемой Россией! Никакой рациональный ум не способен определить или установить в ней что-либо наверняка. Даже физические законы не всегда действуют здесь, не говоря уже о прочих законах и правилах. Как будто сам Создатель не определился окончательно, что же он хочет видеть в этих землях. Играет, пробует, примеряется. И весь миропорядок трещит по швам от этих игр. И, сменяя друг друга, случаются катастрофы, чудеса и знамения, а на смену одному Ивану Грозному непременно приходят другие, а за тенью Петра поднимается еще более величественная тень. Так почему бы не рождаться здесь новым Малютам Скуратовым?

Правда, представший перед Гоголем человек был не огненно-рыжим, а всего лишь каким-то песочным; даже глаза его на веснушчатом лице были желтыми. На нем был кожаный фартук, какие носят обыкновенно кузнецы и другие мастеровые люди, опасающиеся обжечься или испачкаться при работе. Один вид этого фартука поверг Гоголя в смятение, которого он не испытывал во время пылкой отповеди исправнику и борьбы со стражами на лестнице. Запал его тотчас остыл. Он почувствовал, что трясется противной мелкой дрожью и не способен сдержать ее никакими усилиями.

– Ну, с этим возиться долго не придется, – сказал Малюта стражникам. – Оставайтесь поглядеть. Все одно скоро обратно голубчика весть.

– Нет, уж мы лучше наверху подождем. Твою работенку лучше на сон грядущий не видеть.

– Кому как, кому как. Лично мне в удовольствие. А ну, садите гостя на вот это креслице и ручонки ему ремешками привяжите. Потом можете идти, коли такие нежные. А мы тут маленько побеседуем. Правда?.. – палач заглянул Гоголю в глаза. – Тебя как звать, мил человек?

– Ни... Николай Васильевич, – ответил Гоголь, уставившийся на престранное угловатое «креслице», приготовленное для него. – Для чего дырка в сиденье?

– Ага, оценил! – обрадовался Малюта, – Мое собственное изобретеньице-с. Во-первых, какая бы неприятность с моими гостями ни приключилась, кресло завсегда чистое, а я порядок люблю, – он загнул один желтый палец. – А во-вторых, ежели с тебя, допустим, портки снять, то снизу ты будешь весь как на ладони. Смекаешь, мил человек?