Гоголь

21 декабря 1839 года Гоголь с сестрами благополучно прибыл в Москву. Переночевав у Аксаковых, он переехал к Погодину, у которого и поселился в ожидании приезда матери. Препоручив ей сестер, Гоголь сразу же собирался уехать обратно в Италию.

Дом Погодина на Девичьем поле, приобретенный несколько лет назад у князя Щербатова, представлял собой обширный двухэтажный особняк. В центре находился кабинет Погодина, огромный круглый зал со стеклянным куполом наверху. Этот зал от пола до верха заставлен был полками, набитыми фолиантами, древними книгами, старинными бумагами. Здесь помещалось знаменитое древлехранилище, много лет собираемое Погодиным. Вокруг зала на высоте второго этажа шла узенькая, обрешеченная галерея, на которую выходили комнаты. Одну из этих комнат занимал Гоголь, другую его сестры.

Сестры доставляли ему немало хлопот. Они путались в своих длинных платьях, от скуки вечно ссорились между собой. Он накупал им конфет или же рассовывал по знакомым: к Аксаковым, Нащокиным, Елагиным.

Особенно огорчали его материальные дела. Долг Аксакову тяготил, нужны были деньги для поездки за границу.

Гоголь пытался продать право переиздания своих произведений. Еще будучи в Петербурге, он вел об этом переговоры со Смирдиным. Но Смирдин давал ничтожную сумму, предлагая кабальные для писателя условия.

— Книгопродавцы всегда пользовались моим критическим положением и стесненными обстоятельствами, — жаловался Гоголь Погодину. — Нужно же, как нарочно, чтобы мне именно случилась надобность в то время, когда меня более всего можно притеснить и сделать из меня безгласную, страдающую жертву!

Погодин советовал поговорить с московскими книгопродавцами, добиться более выгодных условий. Но дела с издателями не двигались, и надежд на получение денег становилось все меньше. А тут со всех сторон посыпались беды.

— Все идет плохо, — огорчался Гоголь, — бедный клочок земли наш, пристанище моей матери, продают с молотка. Предположение мое пристроить сестер так, как я думал, тоже рухнуло… Я сам нахожусь в ужасно бесчувственном, окаменевшем состоянии.

На уверения Погодина, что его обстоятельства исправятся, как только он закончит свой труд, Гоголь отвечал, что для его окончания нужны деньги, на которые он мог бы уехать в Италию и прожить там еще год.

Он обратился с письмом к Жуковскому, в котором сообщал, что решил не продавать своих сочинений книготорговцам, а «уехать скорее как можно в Рим, где убитая душа моя воскреснет вновь, как воскресла прошлую зиму и весну, приняться горячо за работу и, если можно, кончить роман в один год. Но как достать на это средств и денег? Я придумал вот что: сделайте складку, сложитесь все те, кто питают ко мне истинное участие, составьте сумму в 4 000 рублей и дайте мне взаймы на год. Через год я даю вам слово, если только не обманут мои силы и я не умру, выплатить вам ее с процентами».

С тревогой он ожидал ответа Жуковского. Даже трогательные заботы друзей — Аксаковых, Погодина, Щепкина — не могли смягчить напряженного ожидания, внутреннего беспокойства, завладевшего Гоголем. Наконец в начале января он получил известие от Жуковского, что тот достал для него деньги, которые занял у наследника. Это ободрило писателя, увидевшего в письме Жуковского «весть освобождения».

Теперь оставалось лишь завершить семейные дела, вызвать Марию Ивановну в Москву и устроить сестер. Гоголь решил младшую из них оставить в Москве, в доме у кого-нибудь из своих друзей. При содействии Авдотьи Петровны Елагиной он договорился об этом с Прасковьей Ивановной Раевской, охотно взявшейся приютить у себя Лизу.

Перед святой неделей приехала мать Гоголя с подростком, дочерью Оленькой. Мария Ивановна мало изменилась — она сохранила свою моложавость и скорее была похожа на старшую сестру Гоголя, при этом очень на него похожую. Живая, добродушная, вечно полная какими-то хозяйственными заботами, она глядела обожающими глазами на сына и все время беспокоилась о чем-то. По вечерам, когда Гоголь уходил в гости, она сидела за самоваром со старухой матерью Погодина, простой крестьянкой, которая упорно называла Гоголя «тальянцем». Они долго толковали о своих сыновьях, превознося их необыкновенную ученость и другие прекрасные качества.

Наконец все дела окончены: Лизе и Анете куплено по черному шелковому платью, Марии Ивановне — красивая шаль, Оленьке — книги и игрушки. Для Марии Ивановны с Анетой и Оленькой заказали места в дилижансе. Проводы были грустными. Лиза горько плакала. Мария Ивановна все время утирала глаза краешком платка, Анета висела на брате и в то же время с удовольствием посматривала на новенькую браслетку. Все вышли во двор. Лошади были запряжены, кучер хлестнул кнутом, и дилижанс тронулся.