есть луна, возрождается каждый месяц. На картине таитянский юноша (или девушка?) в
окружении чарующей природы утоляет жажду из водопада (илл. 30). Сценка овеяна
таинственным ореолом, который и впрямь оправдывает название. Но в этом случае легко
доказать, что Гоген в точности воспроизвел фотографию (илл. 29). снятую поселившимся
в Папеэте эльзасцем Шарлем Шпицем. Кстати, Шпиц был очень искусный фотограф, он
даже получил медаль за пейзажи, украшавшие таитянский отдел Всемирной выставки
1889 года в Париже101.
Даже в самом реалистическом произведении Гогена этой поры, прощальном портрете
Теха’аманы, датированном 1893 годом (илл. 28), есть много мифологических и
этнологических черточек. В награду за то, что она так часто и так терпеливо позировала
ему в самых неожиданных положениях и нарядах, на этот раз ей было разрешено
позировать так, как это нравится большинству таитянок: в своем лучшем выходном
платье, сидя, прямая спина, каменный взгляд. Зато на фоне Гоген изобразил не только
оригинальный орнамент - знаки пасхальской письменности (их он, наверно, видел в музее
католической миссии в Папеэте, где экспонировалось много образцов), но и
фантастические головы собственного изобретения и стилизованную в индийском духе
фигуру женщины. Пожалуй, единственный таитянский предмет - веер, который
Теха’амана держит в руке и который, очевидно, выражает благодарность Гогена, ибо в
старину такой веер был первым атрибутом и символом настоящей красавицы. Таитянское
название картины - «Мерахи метуа но Теха’амана» (его легко можно прочесть в нижнем
левом углу) - породило больше разнотолков и неверных толкований, чем большинство
других гогеновских названий, а это не пустяк! Изо всех переводов самый близкий к истине
- «У Теха’аманы много предков», но и он ничего не объясняет. Можно уверенно сказать,
что правильный перевод: «У Теха’аманы много родителей». На первый взгляд он тоже
может показаться нелепым, однако, если вспомнить, как Гогену пришлось завоевывать
благосклонность двух тещ, когда он нашел Теха’аману, название обретает и смысл и юмор.
Разумеется, крайне соблазнительно с помощью этого полотна (все, знавшие
Теха’аману, утверждают, что портрет очень похож) попытаться определить, для каких еще
картин она позировала. Но результат будет неутешительным и ненадежным. И это вполне
естественно: ведь Гоген редко стремился к фотографической точности портрета;
исключение составляют только что названная картина и деревянная маска Теха’аманы,
которые во всем совпадают друг с другом. Сколько трудностей сулит игра в «угадайку»,
видно из такого факта: если подсчитать, на каких картинах различные авторы и
искусствоведы «узнавали» вахину Гогена, окажется, что в это число входят все женские
портреты, написанные им во время первой поездки на Таити.
Плоды земли и рыбная ловля помогли Гогену растянуть полтораста франков на два с
лишним месяца и завершить свой труд. К февралю 1893 года, когда кончилась купленная
им мешковина, он создал общим числом «шестьдесят шесть более или менее удавшихся
картин и несколько сверхдикарских деревянных скульптур», справедливо считая, что этого
«вполне достаточно для одного человека». Возвращение из мира образов в мир
действительности на этот раз было особенно болезненным. Из Парижа пришел отчет,
который он запрашивал, и выяснилось, что Жоаян еще в мае 1891 года, когда Гоген только
плыл на Таити, продал несколько его картин и что Морис от имени Гогена немедля забрал
всю выручку - 853 франка 25 сантимов. Очевидно, он их попросту прокутил.
Гоген справедливо назвал Мориса подлым лжецом и вором и в письме Даниелю
поклялся, что, вернувшись в Париж, не пощадит негодяя. Одновременно с отчетом он
получил печальное письмо от Метте. Хотя она сумела продать еще одну картину, ей все
виделось в черных красках. Свой ответ Гоген начал словами, которые вряд ли могли ее
ободрить: «А что тогда мне говорить?! Вот уже девять лет я живу, не видя семьи, без дома,
часто без еды. Последние два месяца приходилось как-то выкручиваться, чтобы не тратить
денег на еду. День за днем
воды составляют весь мой стол. Не могу даже позволить себе выпить чашку чаю, сахар
слишком дорог. Я стоически выношу это, хотя здоровье подрывается, и зрение, которое
мне так необходимо, заметно слабеет. Если бы ты прислала деньги, вырученные за
последнюю картину, ты спасла бы мне жизнь»102. Впрочем, тут же он старался загладить
все грехи, в том числе явную ложь о своих якобы ужасающих страданиях, соглашаясь
принести жертву, которая несомненно должна была порадовать Метте. Вот как он излагал
свой неожиданный новый план:
«То, что я задумал, осуществить не просто, но возможно. В парижских школах есть
инспекторы по рисованию. Работы у них очень мало, а платят им хорошо, 10 тысяч в год.
Регане, тоже получивший официальную миссию, теперь - инспектор. Итак, я прошу
парижских друзей помочь мне получить такую должность. Пюви де Шаванн, член
Института (который назначает инспекторов), благожелателен ко мне. Возможно, тебе