Гоген в Полинезии

полиция нравов арестовала ее на улице, пользовавшейся дурной славой. Вместе с другими

своими незадачливыми сестрами она была сослана для «перевоспитания» в

исправительную колонию в Новой Каледонии; там была каторга и постоянно не хватало

женщин. По пути в колонию она смекнула, что гораздо лучше «перевоспитаться» где-

нибудь в другом месте, и ухитрилась остаться на Таити. Перемена обстановки в сочетании

с присущей мадам Шербонье энергией и предприимчивостью произвела замечательный

эффект, и вскоре она уже стала владелицей ценного участка земли в Папеэте. Здесь она

выстроила пять двухкомнатных домиков с верандой, которые и сдавала преимущественно

правительственным чиновникам и офицерам, то есть людям с твердым доходом. Мало кто

знал о ее прошлом, и во времена Гогена она была известна как весьма почтенная вдова,

всегда одетая в длинное черное платье с высоким белым воротником. Но психология ее,

видно, мало изменилась, потому что Гоген, к своему негодованию, однажды застал мадам

Шербонье, когда она через стеклянную дверь заглядывала в его спальню. Вооружившись

кистями, он живо замазал стекла, изобразив таитянок, животных и цветы; по чести говоря,

практическая ценность этого витража превосходит художественную105.

Гоген рассчитал правильно. Майская почтовая шхуна опередила крейсер и доставила

наконец предписание министерства колоний губернатору отправить домой

«нуждающегося живописца» за счет государства. Этот ответ задержался потому, что

нелюбезный директор Академии и на сей раз снял с себя ответственность, переслав, для

разнообразия, ходатайство в министерство внутренних дел, где был специальный отдел

репатриации. Почему-то министерство иностранных дел тоже привлекли к решению этого

пустякового вопроса. Словом, если учесть министерство просвещения, которому была

подчинена Академия, и министерство колоний, четыре министерства должны были

письменно извещать друг друга, что предпринято и что не предпринято. И надо же было

случиться так, что, когда наконец эта огромная бюрократическая машина выдала

результат, бумага всего на несколько дней опоздала на шхуну, вышедшую из Сан-

Франциско 1 мая; для получателя это обернулось лишним месяцев томительного

ожидания.

В отличие от Академии художеств министерство внутренних дел не брало на себя

никаких обязательств перед Гогеном и не поручало ему официальных миссий. Поэтому

бесплатный проезд обеспечивался ему на тех же условиях, что и другим нуждающимся

гражданам, - в самом дешевом классе106. Но что понимать под самым дешевым классом на

военном корабле, каким был «Дюшаффо»? Вопрос щекотливый, а парижские

министерства не подсказали, как его решить. Служака Лакаскад пришел к такому выводу:

Гогена поместить в кубрике с матросами, в лучшем случае, с боцманами (как-никак, у него

была официальная миссия). Гоген возразил, что на «Вире» его разместили с офицерами, и

назвал толкование Лакаскада низкой местью.

Возможно, так оно и было. На это можно лишь сказать, что несчастный Лакаскад к

этому времени сам был основательно наказан актом мести, обращенным против него

самого. Майская шхуна привезла лаконичное письмо из министерства колоний о том, что

он переводится на остров Майотт в Индийском океане. Это было заметное понижение,

если учесть, что Майотт несравненно меньше Французской Полинезии. Печальный конец

долгого и славного правления Лакаскада на Таити был всецело результатом ожесточенной

кампании против него, которую развернули поселенцы и их влиятельные друзья в Париже

после того, как он ожесточил их новыми пошлинами. Отлично это понимая, Лакаскад,

естественно, не захотел оставаться среди злорадствующих врагов, пока прибудет его

преемник. И он сел на первое же судно, которое зашло в Папеэте. Это был английский

пассажирский пароход «Ричмонд», совершавший регулярные рейсы между Таити и Новой

Зеландией. Большинство поселенцев оказались настолько бессердечными, что 4 июня, в

день отъезда Лакаскада, пришли на пристань и проводили его свистом, воем и бранью107.

Но действительно большую и почетную победу над своим заклятым врагом Гоген

одержал, когда 14 июня поднялся на борт «Дюшаффо». Командир корабля не только лично

встретил и учтиво приветствовал его, но отвел ему отдельную каюту, а также место в

офицерской столовой108. В толпе провожающих на берегу преобладали местные

жительницы, которые отменно повеселились две недели вместе с матросами и офицерами

крейсера, теперь же, как этого требовал таитянский этикет, плакали навзрыд и бросали в

воду белые венки. Но одна таитянка пришла только ради Коке: на большом камне, болтая в

воде босыми ногами и глядя сквозь слезы на корабль, сидела Теха’амана. В пестрой толпе

туземцев бело-черными пятнами выделялись пять-шесть европейцев, которые тоже

участвовали в проводах Гогена. Нужно ли объяснять, что это были лейтенант Жено и

представители семейств Дролле и Сюха. По доброму таитянскому обычаю, они стояли на

пристани и махали, пока «Дюшаффо» не протиснулся сквозь узкий проход в рифе.

Благодаря новым мощным моторам «Дюшаффо», в отличие от старика «Вира», не