Гоген в Полинезии

Но любимой моделью Гогена была не Ваеохо, а рыжеволосая Тохотауа с соседнего острова Тахуата. Любопытно, что из-за древнего смешения рас не только на Маркизских островах, но и в других частях Полинезии ко времени открытия их европейцами было много рыжеволосых туземцев. И сколько помнили люди, в роду Тохотауа всегда были рыжеволосые. Она позировала, в частности, для интересной картины Гогена «Варварские сказания» (экспонируется в музее Фолькванг в Эссене), одной из его самых загадочных вещей: полуобнаженная прекрасная женщина контрастирует с написанным по памяти, тоже рыжим, но горбатым и безобразным другом Гогена по Бретани — Мейером де Хааном. Как ни толкуй символ, заложенный в этом полотне, одно несомненно: нет никаких причин искать прототип рыжеволосой женщины на картине у Боттичелли, как это делают многие. Старые воспоминания отразились и на другом полотне, для которого позировала Тохотауа. Портрет в половину роста, где она сидит с веером в руке, очень похож на портрет Теха'аманы, написанный в 1893 году. Он тоже экспонируется в музее Фолькванг, и вместе с репродукцией я решил поместить в книге фотографию, снятую Луи Греле в мастерской Гогена во время сеанса (илл. 55). Тохотауа вышла замуж за Хаапуани из Атуоны, который был лучшим танцором селения и одновременно самым опасным колдуном; люди верили, что он может любого извести своими чарами. Хаапуани пришелся по душе Гогену так же сильно, как Тохотауа, и он написал с него известный портрет (ныне хранится в Музее изящных искусств в Льеже), который правильно называют «Колдун». Впрочем, хотя картина датирована 1902 годом, иногда можно встретить совсем неподходящее название «На Таити».

Дружбу Гогена с прекрасной Тохотауа вернее всего назвать интимной, однако никаких раздоров с ее мужем не возникало, так как супруги были верны маркизскому взгляду, поощряющему полиандрию. Эта форма брака, чрезвычайно редкая в других концах земли, искони существовала на Маркизских островах; многие брачные союзы такого рода дожили почти до наших дней. Через девять лет после смерти Гогена в Атуо-не несколько месяцев провел человек, который тоже был дружен с Тохотауа и Хаапуани, и он рассказывает характерную историю: «Хаапуани, распорядитель танцев, лучший резчик и лучший барабанщик в Атуоне, был чистокровный маркизец, но безупречно говорил по-французски и рьяно отстаивал доктрину о непогрешимости папы, он даже схватился из-за этого с одним протестантом на террасе моего дома. Вот как он объяснял взгляды маркизцев: «Если у меня есть друг и он на время пожелает мою жену Тохо, я не против, лишь бы она хотела. Но моему врагу нечего рассчитывать на мое согласие. Я буду рад, если она вам понравится»[225].

Из двух десятков картин, которые Гоген написал в первые, на редкость продуктивные месяцы 1902 года, многие стоят наравне с лучшими вещами 1892 года, когда ему было так хорошо в Матаиеа с Теха'аманой. Самые известные из них, конечно, — «Золото их тел», висящая в гогеновском зале Лувра, и два варианта «Всадников на берегу» (один принадлежит греческому судовладельцу Ставросу Ниархосу, второй экспонируется в Фолькванге). Зато некоторые другие вещи можно назвать лишь неудавшимися набросками, и Гоген, наверно, уничтожил бы их, если бы не контракт с Волларом. Примечательнее всего разнообразие мотивов. Среди этих двадцати картин есть не только обычные пейзажи и мифологические сцены, но и портреты, натюрморты, библейские сюжеты. Одна вещь совсем уникальна для полинезийского периода Гогена, ибо главное место отведено европейской женщине, больше того — монахине в черном. И еще одна интересная деталь бросается в глаза, если присмотреться к маркизским полотнам: Гоген только двум из них дал названия, и оба французские.

Трудовой день Гогена прерывался лишь для аперитива и завтрака около одиннадцати (считая с восхода солнца, он к этому времени успевал уже поработать пять-шесть часов) и на обед, когда приходили самые близкие друзья; к ним теперь кроме Ки Донга и Рейнера относился Эмиль Фребо, бывший сержант, а ныне торговец, без особого успеха пытавшийся конкурировать с Варни. Любимым напитком всей четверки был абсент, а собирались они обычно в прохладной столовой внизу. Из маркизцев Гоген приглашал, да и то иногда, только своего ровесника и ближайшего соседа, плотника Тиоку, с которым очень сдружился. Других туземцев, заслуживших его благодарность, он угощал ромом или красным вином на кухне; они и сами чувствовали себя там непринужденнее. Если к обеду не ожидалось гостей, хозяин распоряжался, чтобы Кахуи ставил все кастрюли и сковородки на стол, и собственноручно делил приготовленное на три равные доли: одну себе и Ваеохо, другую двум слугам, третью собаке Пего (названной по его инициалам) и безымянной кошке[226]. Хотя туземцы часто предлагали ему рыбу и овощи, закупки у Варни и в немецкой лавке на Тахауке показывают, что Гоген по-прежнему верил в превосходство французской кухни. Так, в декабре 1901 года и марте 1902 года он купил в обеих лавках следующее[227].

Декабрь 1901