Гномон

Есть анекдот. Наверное, один из лучших анекдотов за всю историю человечества. И не потому, что он смешной — если рассказчику хватит сноровки его хорошо подать, — а потому, что он позволяет хорошо узнать человека. Очень многое можно сказать о нем по тому, как он среагирует на этот анекдот. Наверное, его надо рассказать банкиру, библиотекарше, алхимичке и четвертому. Он так много открывает, что я его сейчас расскажу своему невидимому собеседнику и посмотрю, есть ли ему что сказать по этому поводу.

В общем, так: два пасечника заходят в паб. Чудный сельский паб, где подают отличное пиво. Они давненько не виделись, заказывают по паре пинт и болтают. Когда поговорили о своих женах и детях, о том, что пишут в газетах, и про то, что надо починить в церкви крышу, разговор неизбежно переходит на пчел.

— Моим пчелам туго пришлось зимой, — говорит первый.

— Что стряслось? — спрашивает второй.

— Понимаешь, — рассказывает первый, — я пару ульев потерял. Матки умерли. Грустное дело. Но, с другой стороны, вокруг моего дома выросли чудесные луга, так что мед у остальных потрясающий на вкус.

— Сколько у тебя сейчас пчел? — интересуется его друг.

— Ну, — прикидывает первый пасечник, — у меня, наверное, тысяч двести пятьдесят в одиннадцати ульях. Я в конце января докупил, чтобы покрыть потери. Нервничал, конечно, потому, что не хотел занести болезни. Я даже петицию подписал, чтобы местный совет телефонную вышку передвинул, хоть на самом деле не думаю, что от них есть какой-то вред, и переключился на новый дымарь, а то вдруг старый был слишком жесткий. Фунгицидом сбрызнул, на предмет клещей проверил, все дела. А у тебя как? Сколько у тебя пчел?

— Пара миллионов, наверное, — отвечает тот.

Первый пчеловод даже представить себе не мог, что его друг в таких масштабах работает.

— Пара миллионов?! Вот так так! Сколько же это ульев?

— Да, всего один, знаешь ли, — говорит тот.

Друг совершенно сбит с толку:

— У тебя пара миллионов пчел в одном улье?! Это сумасшествие! Они же там друг друга давят и топчут, наверное!

Второй пасечник пожимает плечами:

— Да, наверное. Но знаешь что? Хрен с ними — это же пчелы.

Так и есть.

Надо сказать, что, хоть мне плевать на метафорических пчел, это не значит, что мне на все плевать. Загрей предлагает мне нечто крупное; следовательно, необычная цена вполне подходящая для такого предмета, и я не хочу слишком поздно выяснить, что Z решил покончить с собой и превратить всю причинно-следственную ткань в свой погребальный костер. Я спрашиваю — почему?

Неприятный вопрос: кишки этого тела, набитые микробами, каждый из которых — Загрей, дрожат и сжимаются.

— Такова моя цена.

— Да. Я хочу знать почему.

Я чувствую какое-то движение в одолженной голове, мотыльки откладывают яйца, но если это ответ, он на языке, которого я не понимаю.

— Z?

— Так хочется.

— Тебе.

— Ты хочешь получить Чертог. Ты согласишься, конечно. Думать иначе — зря тратить… время.

Скрежещущий смех. Да, Z. Очень остроумно.

Разумеется, Z прав. В конечном итоге нет вариантов, при которых я откажусь. Создание вне времени, с доступом к смежным мгновениям на всей протяженности его существования, может скользить вперед-назад по временной оси, фактически решая проблему бренности и создавая петлю вечности — наверное. Насколько успешной покажет себя такая стратегия, когда придет настоящий D"ammerung, фрагментация и гибель истории в конце времен, — вопрос открытый. Мне никогда не нравилось строить стратегию на идее петли: кажется, что, когда все поле, где существует петля, стирается, с ней происходит то же самое. Можно возразить, что, поскольку петля нигде фактически не касается точки, где это происходит, она не прекращает существовать. Но экспериментально этого не доказать, если не выходить за пределы процесса, а возможно ли это, предмет другого эксперимента, который порождает еще одну, более неприятную петлю. Подводя итог: меня не привлекает такая сомнительная вечность. Тем не менее оказалось, что этой высокой философской позиции придерживаться куда легче, пока тебе никто не предлагает на тарелочке настоящую машину времени.

* * *

Я делаю некоторые приготовления. Важно ли какие? Тебе так важно знать, что я настраиваю ограничения потока сознания, предупреждения переполнения лабиринта, фильтры мышления и перезагрузочные боксы, а также готовлю множество других трюков — все эти психологические аналоги защитной брони, которую надевают члены команды по обезвреживанию бомб, впрочем, веры в их эффективность примерно столько же? Нет, не важно. Для тебя это все белый шум, кодовый язык франкмасонов, которые еще не заложили первый камень своего храма. Так что не спрашивай. Я готовлюсь. Можешь себе представить, что я просто пакую чистые носки и зубную щетку. В моем мире отвлеченные концепции обрели плоть, здесь материя предполагает, а разум располагает. Что у тебя в голове, то и есть на самом деле.