Гномья летопись, или Быль об Олвине

Также, гномы начали развивать и военное искусство, а именно заготавливать из железа боевые топоры, секиры, тяжёлые копья, мечи, щиты, шлемы и кольчуги. Более утонченные эльфы изобрели лук и стрелы, а также арбалет; тяжёлым мечам гномов они предпочитали клинки и кинжалы своего производства, и были те ничуть не хуже — разные методы, разные взгляды приводили к схожему результату. Позднее гномы откроют и порох.

Почему они всё это делали — сказать трудно, ведь никто ни на кого нападать вроде бы не собирался. На земле по-прежнему царил мир; но мир этот был уже другим, ибо драконы, возвращаясь из своих кругосветных путешествий, с каждым разом прилетали со всё более кислой миной на своих мордах — и то, что они были чем-то озабочены, не ускользнуло от проницательных глаз эльфов. Гномы же были более беспечны — только не вздумайте сказать это гному прямо в лицо.

Что же касается драконов, то обитавшие на вершине горы Энгер хвостороги, похоже, были не единственными их представителями — там, дальше, за горами, зоркие эльфы, будучи у гномов в гостях, видели и других, пролетавших над землёй ящеров — злых и агрессивных горгулий, ядовитых виверн, но также и других крылатых тварей — а именно птеродактилей и археоптериксов. Там, по ту сторону хребта, ползали огромные вирмы, перемещали свои чресла хищные динозавры и травоядные диплодоки. Но почему-то ни у эльфов, ни у гномов никогда не возникало желания исследовать те земли, что лежали за пределами их владений — не были кочевниками ни те, ни другие; и как осели однажды каждый на своём участке, так и жили себе преспокойно. И если эльфы проявляли хоть какой-то интерес к дальним краям, записывая однажды увиденное в свои свитки, то гномы не интересовались ими вовсе, продолжая с кайлом в руке доводить до ума то, что лежало прямо перед их глазами.

Необычайно широки земли гномов и земли эльфов: принадлежат им и просторные луга, и густые леса, и горные массивы. И строили трудолюбивые малорослики бесконечные лабиринты, наивно полагая, что их размеренная жизнь будет продолжаться вечно.

Однако никому было невдомёк, что гора породила не только гномов — по ту сторону хребта обломки скал под чьим-то чутким руководством тоже ожили, и были это великаны. Из того же камня вышли они, что и гномы, но были чрезвычайно велики ростом, чрезмерно сильны, но обделены интеллектом — потому очень долго не могли они объединиться между собой в один целостный народ. И поскольку не получили они благословения богов при своём появлении, то анима их была более предрасположена к Злу, которое обитало поблизости, и существовало всегда. И, похоже, что не одни лишь великаны начали представлять собой мишень для Зла и опасность для всех живущих по другую сторону Энгера — бок о бок с великанами лазали горные тролли, циклопы, карлики-гоблины и прочая, не менее мерзкая братия. И не было над ними птиц с чудесным оперением, но гадкие, отвратительные на вид василиски со змеиными хвостами и гипнотизирующим взглядом.

Тень пала на земли и гномов, и эльфов; всё падать начало у них из рук. И в мелочах проявилось Зло; дождалось-таки оно своего часа и ликовало без меры.

И вышли однажды в поле сыновья Зайна, Ульфин и Паркун, и пошли на зайцев. И увидел Паркун, что во сто крат лучше поохотился сегодня брат его, и завистью извелось сердце его. Но умолчал он об этом, и до поры, до времени таил в себе неприятие своё.

И в другой раз, будучи сильно уставшим, попросил Ульфин у брата своего соизволения отведать похлёбки раньше срока, отведённого под обеденное время.

— Конечно, брат мой, — Охотливо налил супа Паркун. — Бульон немедленно взбодрит тебя и придаст сил.

И прикорнул Ульфин после принятия пищи, и, проснувшись, не смог подняться, ибо увидел брата своего, который сидел на ногах его, и в глазах Паркуна горел недобрый, нездоровый огонь.

— Что с тобою, брат мой? — Спросил Ульфин, непонимающе на него глядя.

— Вот, во всём ты хорош, — Начал Паркун свою речь так. — Во всём ты лучше меня, ведь старший ты надо мною. Опора матери, смена отцу, и брату раздаватель всяческого положительного примера. Сделал я благое, доброе тебе; так продай же мне своё первородство! Отец стар и почти слеп; он не заметит подмены, ибо надену я твои одежды, и чадить будет от меня, как от тебя. Он благословит меня, и отдаст лучшую и большую часть наследства.

— Ты спятил, брат мой. — Ответил Ульфин, и, сбросив Паркуна на пол, ушёл восвояси, отчаянно при этом ругаясь, самыми бранными на свете словами.

Паркун же, оставшись на полу, закрыл лице свою ладонями, дабы никто не видел унижения его. После же встал, и направился к зубных дел мастеру, ибо разболелся у него резец не на шутку.

— Стоить будет это тебе одной золотой монеты из кармана твоего. — Заявил ему зуборватель, зубодратель.

— Да никак ты опух почище, чем моя щека? — Разгневался тут Ульфинов брат, не стерпев.