Гнёт. Книга 2. В битве великой

Если бы начальство узнало о такой постановке дела, Кверису не поздоровилось бы. Его могли судить за разложение нижних чинов.

Весной семнадцатого года Кверис, вернувшись из Ташкента, сделал сообщение о революции, об отречении царя. Солдаты встретили новость криками "ура". Но когда он поставил вопрос о выборе начальника из числа пограничников, то все запротестовали. А один сибиряк заявил:

— Тута не о чем говорить, ваше высокоблагородие.

— Погодите. Ребята, первое и главное условие новой армии свободного русского народа — отмена чинопочитания. Разве вы не видите, что впервые я стою перед вами без погон. Обращайтесь к офицеру: товарищ командир. Продолжайте, Боровиков.

— Так я к тому, что никто из нас в командиры не годится. Дела не знает. Сами собой командовать не умеем, а тут целый отряд, около ста человек. Наломаем дров.

— А ведь верно таёжный медведь говорит! — послышались голоса. Но Кверис прервал:

— Спокойнее, товарищи… Да, правильное выступление. Но в армии не только выбирают командиров, но и комиссаров к ним.

Он разъяснил, зачем нужны комиссары, их роль в воинских частях.

На другой день солдаты проголосовали за новое руководство. Командиром избрали Квериса, комиссаром — Боровикова.

Когда Машраб с Ильгаром пришли на пост, там на общем собрании обсуждалось дело одного казака. Возвращаясь из объезда, он встретил дехканина соседнего кишлака, который вёз с базара небольшую кошму. Дехканин похвастался:

— Ни у кого такой нет. Хорошая…

— А ну, покажь!

И когда доверчивый горец протянул свёрнутую кошму, казак выхватил её из рук и, ударив коня, ускакал.

Дежурный наблюдатель видел всю эту сцену и доложил начальству. Кверис не стал накладывать взыскания. Передал дело в товарищеский суд.

Машраб и Ильгар пришли на пост, когда солдатам зачитали обвинение и сторожевой стрелок дал показания.

Казак пытался всё обратить в шутку:

— Ну чего вы, ребята! Ведь вы же не офицерьё…

Должны понимать… Что это за провинность? Ну, украл. Дак оренбургского казака за што кошмой зовут? Как увидит кошму — скрадёт. Так ему на роду написано.

Солдаты зашумели:

— Долой его! Позорит отряд!

— К стенке гада!

— Вор и грабитель! Пускай идёт к басмачам.

Казак перетрусил. Он понял, что наглостью ничего сделать нельзя. Взмолился:

— Товарищи… Кусок кошмы…

— Не товарищ ты нам, ворюга!

— Давай, комиссар, пиши постановление — расстрелять к чёртовой матери!

Встал Кверис, шум сразу стих. Провинившийся стоял, опустив голову.

— Вот что, товарищи! Тяжёлый проступок совершил воин, член нашего отряда. Видать, природа у него звериная. Отнять у бедняка кошму, о которой тот мечтал долгие годы, — это значит погасить радость человека, погасить веру в русского пограничника, в его честность, стойкость, бескорыстие. Моё предложение такое: завтра утром виновник в сопровождении товарища отыщет обиженного им дехканина и вручит ему украденное, объяснив, что это была глупая шутка. А к вечеру завтра на наш берег должна высадиться большая группа басмачей во главе с Дотхо и под командой афганского офицера Ахмет-Джана. Так вот: предстоит жестокая схватка с противником. Этот бой будет испытанием и судом над тем, кто опозорил нас. Согласны с моим предложением?

Все встали, выстроились как на параде и в один голос ответили.

— Согласны!

И странное дело. Человек, который изворачивался, цепляясь за жизнь, вытянулся перед Кверисом.

— Товарищ командир, пошлите в самое опасное место. Я смою кровью свой позор.

После окончания суда отряд заслушал сообщение Ильгара о положении на фронтах, о бесчинствах басмачей, об английской интервенции. Он закончил свой рассказ словами:

— Прошу принять в ваши ряды. Я хочу посчитаться с беком.

— Командир, — прогудел Машраб, — я приведу пять своих друзей мергенов, они бьют из ружья без промаха.

Подберём из молодёжи человек двадцать. Будет ли это помощью?

— Двадцать пять человек, защищающих свои семьи, родную землю и свои жизни, — это сила, — радостно ответил Кверис. — Собраться всем к полудню. У кого нет оружия — получат здесь.

Бек Дотхо назначил переправу после вечернего намаза. Он окинул взглядом свои многочисленные отряды. Часть из них встала под стяг Ахмет-Джана, другая — под зелёное знамя газавата, развевавшееся над головой Дотхо.

Совершив молитву, бек сел на белоснежного скакуна под красной бархатной попоной и обратился с речью к своим джигитам:

— Храбрые воины ислама! Переправившись на тот берег, мы сотрём с лица земли отряд неверных, не дадим пощады находящимся под их защитой нечестивым шиитам и пройдём огнём и мечом по кишлакам Памира. Такова воля пророка.

Затрубили карнаи, загрохотали барабаны, и отряды двинулись к реке. Переправа прошла быстро, без препятствий. Через час всадники уже выстроились на другом берегу. Дотхо занял место впереди колонны и повёл её в ущелье. Басмачи шли красуясь, как на параде.

Но вот в закатной тишине раздался громоподобный голос:

— Стой, бек! Ты пришёл за своей смертью.