Гнёт ее заботы

― Я… думал, мы собирались в Лидо, ― осмелился вставить Шелли, когда они были на полпути к квадратной башне, что стояла по ту сторону пьяццы[213] напротив Базилики[214] святого Марка. ― Что мы здесь…

― Вся эта затея ― чистейшее безумие, ― оборвал его Байрон, ― но мне нужно убедиться, что безумие это возможно. Я жил здесь неподалеку, когда впервые прибыл в Венецию ― здесь есть человек, которого мы должны повидать.

Несмотря на хромоту Байрона, Шелли пришлось ускорить шаг, чтобы от него не отстать. ― С чего ей быть невозможной? Я хочу сказать, что изменилось? Уверен, австрийцы не будут…

― Молчи! ― Байрон напряженно оглянулся назад; затем продолжил сердитым шепотом, ― Они будут и притом скоро, судя по тому, что я слышал.

Шелли хорошо изучил вспыльчивый характер своего друга и покорно ждал, когда тот заговорит снова. Почти минуту они шли в молчании мимо колонн украшающих западную стену дворца.

― Пару лет назад, ― уже более спокойно продолжил Байрон, ― из Швейцарии на юг… перевозили… одного старика… это было трудное и дорогостоящее предприятие… Этот старик ― австриец, своего рода древний патриарх, который запросто может приказать все что хочет. Он уже немыслимо стар и исполнен решимости прожить еще дольше. Он покосился на Шелли. ― Как это ни странно, думаю, я видел фургон, в котором его перевозили. Мы встретили его, когда путешествовали по Альпам два года назад. В нем был короб похожий на гроб, из которого текла ледяная вода.

― Ледяная вода, ― осторожно повторил Шелли. ― Зачем им пона…

Байрон сделал быстрое движение украшенной перстнями рукой. ― Это не важно. Ему нужно было попасть сюда. Возможно, это было главной причиной, по которой австрийцы захватили Италию, а потом положили конец ежегодному ритуальному венчанию Венеции с морем… в любом случае, сейчас не время это обсуждать. Подожди, пока мы окажемся на Лидо, и между нами и этим местом будет лагуна.

На крыше Либрерия Веккья[215] слева от них было установлено несколько одинаковых стоячих стягов, которые полоскали и хлопали на ветру и отбрасывали беспорядочные тени на залитую солнечным светом мостовую. Шелли не имел никакого понятия, что означала тройка символов, изображенная на каждом из них ― верхний символ походил на указывающую вниз воронью лапу, затем шла вертикальная линия, а за ней ― воронья лапа, указывающая вверх, причем у этой недоставало среднего пальца, что делало ее похожей на заглавную буква Y. На концах линий в толстой бумаге были проколоты отверстия, словно знаки были отметинами чьих-то когтистых лап.

― Что означают эти символы, ― спросил он Байрона, указывая на стяги.

Байрон взглянул на знамена. ― Не знаю. Мне говорили, последние четыре года они постоянно появляются то здесь то там.

― С тех пор как здесь объявились австрийцы, ― кивнул Шелли.

― Четыре точки, затем две, затем три… и они выглядят словно следы. Кто ходит сначала на четырех точках, затем на двух, затем на трех?

Байрон остановился и посмотрел на стяги, и в глазах его сверкнула безумная догадка. Он начал было говорить, затем безнадежно мотнул головой и ускорил шаг.

Шелли последовал за ним, сожалея, что не может остановиться и не спеша рассмотреть здания окружающие широкую площадь. Он с изумлением задирал взгляд кверху, туда, где за высоченными колоннами простирались далекие резные своды базилики, украшенные громадными золочеными картинами. Байрон, между тем, даже не пытался сбавить шаг. Шелли бросил прощальный взгляд на яркую блестящую лазурью и золотом башню с часами и отблески, играющие на бронзовых статуях, установленных на ее верхней площадке. А затем Байрон завел его за угол базилики.

Позади церкви обнаружилась маленькая площадь, и Байрон провел их на ту сторону, а затем свернул в одну из узеньких улочек между зданиями, примыкающими к площади с северной стороны.

Внезапно все великолепие осталось позади. В ширину улочка едва достигала шести футов, и беспорядочно расположенные над головой трубы дымоходов, балконы и открытые ставни погружали ее в глубокий полумрак, за исключением тех мест, где светились тусклые огоньки ламп, зажженных в витринах лавочек, что ютились в готических арочных проходах первого этажа. Шелли казалось, что здесь можно найти все, что угодно, просто следуя за своим носом, так отчетливо витали здесь ароматы фруктовых лавок, запахи нагретых металлов и винных магазинчиков. Но торговцы, не взирая ни на что, наперебой выкрикивали достоинства своих товаров, наводняя улицу неумолчным гамом, и Шелли почувствовал подступающую головную боль.

Чуть погодя, среди этой какофонии он начал различать повторяющийся металлический звон и, взглянув в сторону, увидел, что Байрон методично бросает монету о проплывающие мимо колонны. Шелли уже собирался попросить его прекратить, когда откуда-то, словно чертик из табакерки, возник оборванный мальчишка и что-то безнадежно отрывисто сказал по-итальянски.