Гнёт ее заботы

Густые, протянувшиеся по земле полосы создавали впечатление, что двор и не двор вовсе, а широкая лестница, как тот лестничный пролет, что он видел два года назад в Риме, из окна второго этажа в квартире Китса, и в голове мелькнула нездоровая мысль, «кто из собравшейся здесь компании держит путь наверх, а кто направляется вниз»? Байрон, пожалуй, вполне подходил на роль одного из тех бродяг, что просто стояли на одном месте посреди ступеней, дожидаясь, пока какой-нибудь турист заплатит им, чтобы они позировали для портрета ― какого же персонажа он мог бы олицетворять? Уж конечно не одного из святых.

Кроуфорд отворил окно и толкнул створки наружу, и ворвавшийся внутрь уже разогретый воздух донес запахи кофе и готовящейся где-то поблизости выпечки ― на которые не обращали никакого внимания все эти занятые внизу люди.

Кроуфорд и Джозефина оделись и спустились вниз, и так как они оставались в Ливорно и не спешили в Пизу, у них было вдоволь времени, чтобы воздать должное обильному импровизированному завтраку, который приготовили слуги Байрона.

Чуть позже Шелли отвел Кроуфорда в сторону и дал ему сотню фунтов. Кроуфорд взял деньги, но недоверчиво покосился на Шелли.

― Ты уверен, что хочешь отдать мне все это? ― спросил он.

Шелли моргнул, заметил банкноты в руке Кроуфорда, а затем покачал головой и потянулся за ними. ― Нет, я… я должен отдать это бедняге Ли Ханту ― или отослать обратно в Специю Мэри… я…

Кроуфорд оставил две десятифунтовые купюры и протянул оставшиеся назад. ― Спасибо Перси.

Шелли уставился на деньги, которые вернул ему Кроуфорд, кивнул и неуверенно улыбнулся, затем запихал их в карман и побрел прочь.

К восьми часам последние из детей Хантов были отловлены и погружены на борт нанятого экипажа ― в свой Байрон их не пустил ― а взрослые забрались кто в одну карету, кто в другую и заперли двери, а затем подвижной состав тронулся в путь, сопровождаемый едущими верхом слугами.

Уезжали, впрочем, не все слуги Байрона, и он распорядился, чтобы Кроуфорду и Джозефине разрешили взять на время запасную карету и пару лошадей для путешествия обратно в Ливорно. Однако, к тому времени как они наконец решились отправиться в путь, солнце начало столь основательно припекать пыльную дорогу, что они решили дождаться вечерней прохлады.

Кроуфорд вышел на затененный двор с парой книг Байрона и попробовал читать, но его постоянно отвлекала мысль о девочке, которую он видел здесь минувшей ночью. Он был уверен, что кровь на ее губах принадлежала Эдварду Вильямсу, и раздумывал, кому Эд будет жертвовать свою кровь теперь.

Джозефина провела большую часть дня лежа внизу ― сперва он подумал, что она задремала, но около полудня он заглянул ее проведать и заметил, что ее глаза были открыты, неутомимо смотря в потолок. Он вернулся обратно во двор и снова попробовал читать.

К западу от Монтенеро земля две или три мили наклонно сбегала вниз, стремясь к побережью Лигурийского моря, и, когда солнце опустилось к земле, темным силуэтом обрисовав остров Эльба, место ссылки Наполеона, Кроуфорд различил ритмичные песнопения, доносящиеся с дороги позади дома.

Он сунул за ремень один из пистолетов Байрона, и, прихрамывая, спустился по грязной дороге, чтобы узнать причину этих звуков, но обнаружил лишь дюжину крестьян и пару священников, стоящих вокруг повозки, в которую был запряжен изнуренного вида осел.

Священники нараспев произносили молитвы и окропляли сухую дорожную пыль святой водой, и Кроуфорд поначалу подумал, что это был какой-то местный ритуал, который не имел к нему никакого отношения; но затем из редкой толпы, сутулясь, выбрался древний старик с тростью и широко ему улыбнулся… и Кроуфорд понял, что пистолет ему здесь ничем не поможет.

― Они хорошо осведомлены, ― сказал де Лож на своем диком французском, ― об особенности того места, из которого вы недавно прибыли. Он махнул рукой на крестьян и священников. ― Портовенере, я имею в виду. Ты был бы изумлен, узнав, сколь долго оно носит это имя, и на сколь многих языках. Поэт четырнадцатого столетия Петрарка удостоил это место нескольких произведений, когда не воздыхал о недосягаемости своей возлюбленной Лауры.

Он рассмеялся и оглянулся на своих пасторальных[333] сопровождающих, затем снова покосился на Кроуфорда. ― Думаю, если произнести сейчас нужное слово, эти люди атакуют дом в тот же миг ― заметь, что некоторые из них при ножах, а тот джентльмен позади захватил с собой вилы. Английский лорд, который здесь гостил, Байрон, член общества Карбонариев, верно? Эти люди одобряют это, но теперь Байрон уехал, а в вас они чуют ― Силиконариев[334]. Он махнул тростью назад, вверх по дороге. ― Что скажешь, можем мы с тобой поговорить?