Гнилое яблоко

В животе ворочалась боль, кожа горела, но некоторое время я успешно притворялся, что все в норме, убеждал себя, что мне удастся уйти, хотя ограждения вокруг моего сознания ломались одно за другим. Мне действительно удалось пройти шагов двадцать, прежде чем я замер, обхватив плечи руками. Боль возникла на поверхности кожи, затем начала ввинчиваться вглубь.

Минуту спустя я чувствовал ее всем телом. Рана за рану. Рана за раной. Я попытался побежать, но не смог и рухнул на землю. Скрючился, пытаясь защититься от новых ранений.

(больно, больно, больно. Я готов взывать к любому божеству, только бы кто-нибудь прекратил это)

Боль жгла, как огонь. Человеческое тело способно сгореть целиком, даже кости. Это просто вопрос температуры. Вскоре во мне не осталось ничего твердого. Я превратился в пепел.

22. Подпол

«Вставай». Чьи-то прохладные пальцы погладили мою щеку.

– Еще пять минут, – пробормотал я.

Очередное несчастное утро, начинающееся с признания печального факта, что школу все еще не разъебало землетрясение.

«У тебя мало времени».

– Мама?

Я потянулся ухватить ее за руку, но только загреб пятерней пустоту. Да и когда в последний раз мою мать заботило, собираюсь я на уроки или нет? Тем более она не стала бы гладить меня по щеке. Пораженный, я распахнул глаза, но вокруг была такая непроглядная тьма, что я сразу попытался раскрыть глаза еще раз, на случай, если первый был не в счет.

Попытка сесть сопровождалась вспышкой сильнейшей головной боли, как будто мне по черепу вдарили кувалдой. Я снова растянулся на земле, дожидаясь, пока боль спадет, и одновременно пытаясь рассмотреть хоть что-нибудь вокруг. Бесполезно.

Может, ночь наступила? Я больше не ориентировался во времени суток. Нет, ночь не бывает настолько непроглядной. Всегда ее что-нибудь да разбавит. Если не уличный фонарь, то звезда на небе. А сейчас… странное ощущение… как будто кошмарный сон закончился, но тьма из него выплеснулась в реальность.

«Я не могу держать их вечно».

Нащупав на груди фонарик, я включил его и посветил вокруг. В подобии изготовившегося атаковать осиного роя надо мной неподвижно зависли ножи, хищно нацелившись на меня клинками. Точнее, множество копий одного и того же ножа, некогда принадлежащего одному из любителей шоколадок. Некоторые экземпляры с обломанным лезвием. Опасаясь, что они продолжат прерванное движение, я поспешил подняться – осторожно, чтобы не напороться на клинки.

Несмотря на полное отсутствие ветра, промозглый холод пробирал до костей. Ковыляя прочь, я почувствовал себя жалким и глубоко несчастным. Кажется, мне никогда в жизни не было тепло, не было спокойно, не было… так жутко.

Где вообще я нахожусь? Я прислушался. Некоторое время я был слишком сосредоточен на своем свистящем, учащенном от страха дыхании, но затем осознал: тишь обычно создает ощущение пустоты, в этой же тишине я испытывал странное стесненное чувство, как человек, зажатый в толпе.

Кого бы я ни молил, катаясь в агонии предсмертных страданий шоколадок, мою просьбу о помощи выполнили. Там, в прошлой жизни, все происходящее в этот момент показалось бы мне невозможным в принципе, да и сейчас едва верилось: я один здесь, еще способный двигаться в этой тьме, пока кто-то держит время и всех этих призраков, застрявших в нем. Уверен, процесс разморозки уже начался. Следует поспешить найти безопасное место.

(даже в твой фантазии тебе не отыскать безопасного места)

(тогда найти менее опасное)

Споткнувшись, я посветил себе под ноги. Луч света осветил торчащие из земли узловатые корни и мои замызганные кроссовки. На правой развязались шнурки. Завязать их с единственной нормально работающей рукой у меня не было возможности, поэтому я просто наклонился, чтобы заправить шнурки внутрь.

«Поторопись».

Я догадался, кому принадлежит женский голос, звучащий в моей голове. Медленно я снял с шеи фонарик, зажал его в руке и обернулся…

Источник света мне не потребовался – стоя среди деревьев, она виделась в темноте совершенно отчетливо, будто вырезанная из другой фотографии и наклеенная на темный фон. Она действительно была вся белая. Кожа цвета снега. Мокрые светлые пряди ползут по щекам, как змейки. Глаза смотрят прямо на меня, без всякого выражения, блестящие от влаги и странно темные, будто впитавшие тьму.

Я увидел грязь на ее платье, о которой упоминал Миико, но затем понял, что это кровь. Черные следы крови, размазанной по ткани. «Какая же она мертвая, – подумал я, – мертвее моей матери». Мне было одуряюще страшно – повисший в груди распирающий страх, такой же колючий и жесткий, как замороженная темнота вокруг.

(теперь я до конца жизни буду бояться темноты, ожидать, что белое лицо проступит сквозь нее)

(не смотри на меня, ты меня разрушаешь)

Какое скребущее чувство внутри. Будто мою душу выскоблили из меня, и остались только пустота и кровяные потеки.

«Беги же!»