Гнезда Химер. Хроники Хугайды

– Подумать только – значит и там есть бунабские музыканты! – Теперь он удивился не на шутку. – Хотел бы я знать, как они туда попали?!

– Да нет там никаких бунабских музыкантов. Ты не понял: эту песню сочинил человек из того Мира, где я родился. Очень хороший музыкант, и очень известная песня. Но до сих пор я не думал, что она настолько известна. Оказывается, ее даже жители других миров распевают.

– А, теперь ясно, почему у тебя глаза чуть из орбит не вылезли. Имей в виду, Ронхул, все свои песни бузы узнают от Варабайбы. Он очень любит учить музыкантов. А вот откуда Варабайба берет свои песни, никто толком не знает. Хотя бунабские жрецы говорят, будто он приносит их из своих странствий по далеким Мирам, и теперь я понимаю, что так оно, наверное, и есть. Все-таки Варабайба – бог и может ходить везде, где ему вздумается.

Объяснение Хэхэльфа показалось мне вполне логичным. Впрочем, я так хотел успокоиться, что с удовольствием ухватился бы и за менее удачную версию. Все что угодно, лишь бы получить в свое распоряжение хоть каплю всемогущего клея причинно-следственных связей и собрать воедино стремительно расползающиеся по темным углам фрагменты реальности.

Бунаба тем временем слушали «Summer Time». Они оказались благодарными слушателями: окончательно пригорюнились, а некоторые даже пустили слезу.

Потом последовал еще ряд музыкальных произведений, на сей раз совершенно мне незнакомых, но неописуемо печальных. Мне слегка полегчало в связи с изменением репертуара, и тут последовал новый удар: бузы принялись исполнять песню из репертуара Стинга. Зато потом я получил передышку, бунабский оркестрик надолго переключился на незнакомый мне репертуар.

Слушатели дружно рыдали. У всех на щеках блестели ручейки слез, даже сам ндана-акуса Анабан величественным жестом утирал глаза.

– Бунаба – довольно суровые люди, особенно с виду, – пояснил Хэхэльф. – Единственное, что может их растрогать, – это красивая мелодия. Чем печальнее, тем лучше. Могут рыдать до утра и не заметят, как уходит время. Каюсь, мне так и не удалось разделить это их увлечение. То есть музыка мне нравится, но слезы из глаз почему-то не текут… У тебя тоже, да?

– Не текут, – согласился я. – Знаешь, я думаю, все дело в воспитании. В детстве мне все время твердили, что настоящий мужчина не должен плакать, ни при каких обстоятельствах. Теоретически понимаю, что это чушь, но привычка есть привычка.

– Вот-вот! – обрадовался Хэхэльф. – Я-то думал, у меня одного такие проблемы.

Вечер завершился под хоровые рыдания суровых бунаба. Их всхлипывания почти заглушили последнюю песню, тоже до боли мне знакомую: ту, в которой поется про серебряный доллар. Бунабская певица, маленькая пышногрудая толстушка, с ног до головы увешанная нелепыми разноцветными бантиками, исполнила ее столь проникновенно, что даже манера произносить: «сылвадорум» вместо «silver dollar» и «чежыхер» вместо «changing her» совершенно не портила впечатление.

– Говоришь, Варабайба приносит эти песенки из своих путешествий? – еще раз уточнил я. – По-моему, он не вылезает из той реальности, где я родился. Половина репертуара оттуда.

– Наверное, на твоей родине очень много печальных песен, – предположил Хэхэльф.

– Да, чего-чего, а этого добра хватает, – согласился я и твердо решил, что не буду предаваться размышлениям о репертуаре бунабского оркестрика. Пусть себе поют что угодно, пусть хоть «Реквием» Моцарта насвистывают, у меня и без того достаточно поводов сойти с ума. И еще больше веских причин этого не делать.

Глава 10 Паломничество к Варабайбе

На новом месте мне спалось просто отлично. Все эти подушечки и коврики оказались отличным материалом для строительства уютного гнезда, в недрах которого я почувствовал себя защищенным от всех бед, потрясений и неожиданностей. Мне повезло: спали в этом доме долго и со вкусом, подъемов на рассвете здесь не практиковали, следовательно, ни одна голосистая сволочь не заявилась в мою спальню с первыми лучами первого солнца, чтобы пожелать «доброго утра», поэтому мне удалось выспаться.

Впрочем, голосистая сволочь все-таки заявилась, но только с первыми лучами последнего из трех солнышек, которое сегодня собралось посетить небо лишь после полудня.

– Ронхул, ты тут так здорово устроился, и мне очень жаль, что приходится тебя будить, но нам пора собираться в дорогу, – виновато сказал Хэхэльф. Он стоял на пороге моей спальни и с нескрываемым любопытством рассматривал сооруженное мною гнездо.

– Было бы что собирать, – сонно возразил я. – Что касается моих вещей, я их даже не распаковывал.

– Я заметил, – кивнул он. – Поэтому не разбудил тебя два часа назад. Но уже пора ехать, а ты ведь еще наверняка захочешь умыться и перекусить.

– Ага, перекусить… предварительно обмазавшись твоим маслом сагыд с ног до головы, – вздохнул я, с содроганием вспоминая невероятное количество уничтоженной вчера пищи.