Глубокое ущелье

— Какие новости из Тавриза, друг мой Камаган? Как здоровье ильхана Аргуна?

Дервиш Камаган, когда спрашивали его о делах ильхана, прикидывался глухим. Так и сейчас, приложив ладонь к уху, будто не расслышал, переспросил:

— Погадать? Конечно! Пусть завтра пришлют черного барана... Погадаем на ребрышках... Заглянем в будущее, улыбнется ли нам счастье.

— Ладно. Допивай вино. Пусть расколют яичко, поглядим, что за птичка!

— Не понял!

Осман-бей встал, дружески улыбнулся дервишу. Тот снова преклонил колени. Его преданность ильхану не рассердила Осман-бея, напротив, понравилась. Взяв свечу, он ушел в опочивальню, открыл ключом ларец. В бедной его казне лежали четыре мошны: одна величиной с кулак, другая — вдвое меньше, остальные две — совсем маленькие. Он взял среднюю, подумал. По опечаленному лицу его скользнула хитрая улыбка. Положил ее на место, взял маленькую. Так была наказана ложная глухота дервиша Камагана.

III

Ветерок разметал, источил облака. Весеннее солнце раскалило землю.

Керим хоть и мучился от жары и жажды, но даже подумать не смел подойти к источнику в десяти-пятнадцати шагах, чтобы напиться холодной, как лед, воды.

Эртогрул-бей завещал похоронить себя под огромной чинарой рядом с источником. Чинара эта стояла на холме среди садов и виноградников у дороги на Биледжик. До болезни своей Эртогрул-бей чаще с Акча Коджой и внуком Орханом, а если их не было, то с Салтуком Альпом или Кара Мюрсели медленно подымался сюда по откосу и садился в тени чинары. Если верить Орхану, говорил мало, больше молчал. Слушал журчание горного ручья, задумчиво глядел на холмы Биледжика. Его можно было понять: стать победителем неверных и лишиться сил! Как тут не затосковать оттого, что не можешь уйти куда глаза глядят. Утратить былую силу — что может быть хуже? А почему, скажем, не пожелал он лежать на кладбище в Сёгюте? Потому — вида, приятного для глаз, нет...

Осман-бей распорядился похоронить здесь и Демирджана: раз умерли они в один день, пусть лежат рядом.

Чтобы оставить нетронутым заповедное место у источника в тени чинары, могилы вырыли чуть поодаль. «Смерть человека не отличается от жизни его...— размышлял Керим.— При жизни брат мой Демирджан был всегда в двух шагах от Эртогрул-бея. И после смерти вот так же — в двух шагах...»

Все ушли. Лишь мулла Яхши остался у могилы. «По обеим сторонам два кувшина. Сейчас обернется направо — прочитает молитву, обернется налево — окропит могилы водой из кувшина, и все! Кто ушел — ушел, кто остался — остался!»

Осман-бей стоял в пяти шагах от могил, сложив руки на животе, глядел в землю.

Керим заметил, что он переоделся. Удивился: что это он сегодня вырядился? И так не в заплатах ходил, правда в ношеном, а сегодня...

Орхан говорил, праздничный наряд берет он у дядьев своих Гюндюза Альпа и Савджи-бея на время, а после отдает назад... «Неужто оделся по случаю похорон? Вряд ли. Есть, наверно, причина, да не нашего ума дело». Он подумал и угадал: «Ясно. Он теперь новый бей. Скоро сходку созовут. Кто лучше одет, у того и слово больше весит».

Керим вздохнул, облизнул пересохшие губы, огляделся в полном отчаянии.

Все вокруг разом переменилось, не стало прежнего покоя и радости. А ведь могильный камень над Эртогрул-беем поставят позже. Орхан-бей сказал, что отец его велит поставить камень и над Демирджаном. «Надо потолковать с камнетесами-армянами в Эскишехире, какой выбрать камень. Сколько возьмут за работу». И все же Керим не мог понять, почему два небольших холмика земли все здесь так изменили. «Неужто потому, что мы знаем: здесь лежат мертвецы?»

Первую горсть земли в могилу брата бросил он. Потом Торос взял лопату, а за ним — остальные. Осман-бей, его братья, сыновья и племянники трудились споро, словно торопясь засыпать могилу Эртогрул-бея. «Отчего люди так спешат закрыть могилу? Потому, что боятся смерти. Почему боятся? Потому, что страшна смерть!..» Он задумался. «Дни идут, по ветру развеются. Тяжелый камень на меня навалится. Плоть сгниет, земля останется. Прах, все — прах, недаром кажется». Он попытался припомнить, от кого слышал эти слова, но не вспомнил. «Да бог с ним! От кого бы ни было!..» Он нахмурился. «Плоть сгниет, земля останется...» Легко сказать! А как перескочить страшную пропасть, разделяющую два мира? По священному писанию, как только падет на глаза смертная темнота, в головах встанут вопрошающие ангелы с булавами в руках. Если ответил на вопросы без запинки — хорошо. А чуть запнулся, громом опустятся на голову тебе булавы, так и знай! Не слыхал Керим, чтобы Эртогрул-бей причинил кому-нибудь зло. «За него не боюсь — перескочит он эту пропасть, а у бедного брата Демирджана плохи дела... Послушался бы мать, сделал бы свою гяурскую невесту мусульманкой — перескочил бы и он, а так, может статься, опустится булава на его голову, о аллах!»