Глубокое ущелье

— Так-то вот, братец Чудар! Алишар-бею, бедняге, будто крыша обители на голову рухнула. Совсем сник. Дверь с печью перепутал. Натыкаясь на стены, едва задвижку нашел, на волю вышел. Как он до коня добрался, как сел в седло, как болото пересек — один аллах знает! Смотрим, несется на коне во весь опор. Хопхоп даже заплясал. «Все в порядке,— говорит,— девица наша, чтоб тебя бог покарал, паршивый Перване!» А как подскакал Алишар-бей к нам, видим — ни жив ни мертв! Не успели понять что к чему, грохнулся он на землю, забился. Побрызгали мы на него водой, растерли затекшие руки, с трудом в чувство привели. Прокашлялся он, глаза открыл и кричит: «Смерть моя пришла! Смерть!..» И надо же, какая несчастная судьба у нашего бея! Выходит он от шейха во двор, а навстречу ему — Балкыз. И так на него глянула, что Алишар чуть не рехнулся от страсти. Обезумел, удержу нет. «Ну что,— кричит,— проклятый Хопхоп! Что ты со мною наделал! Вот порублю вас сейчас всех на куски, да и себе горло перережу!» Схватился за саблю. Едва удержали его. Плачет, бороду рвет. Потом немного успокоился. «Увы! — говорит.— Девки мы не получили. Осман-бея, брата нашего, предали. Как жить теперь!» И опять зарыдал. К счастью, кадий Хопхоп заранее и к самому худшему приготовился. «Послушай,— говорит,— мой бей! Если я выхода не найду — шея моя тоньше волоса. Поедешь к Кара Осману и скажешь: не отдает, мол, девку. В остальном положись на меня». Тут Алишар-бей джином, дьяволом оборотился. «Ах ты,— говорит,— барабанная шкура! Положился я на тебя, а что вышло? Да я тебя! Да я...» Заикаться стал. По правде говоря, я напугался. А у кадия Хопхопа, ей богу, не сердце — жаровня. «Послушай,— говорит,— меня, мой бей! Сейчас надо к Осману ехать и сказать: «Не отдает шейх дочери, приятель!» Так беду с больной головы на здоровую наведем. Весь Сёгют в траур оденем. Верно? А затем надо ехать в Эскишехир и найти колдунью Хаджану, которая из змей кнуты делает да кувшины по воздуху летать заставляет. Пусть наберет с собой побольше всяких амулетов, талисманов, приворожен, жемчужных ожерелий, драгоценных камней да золотых монет и отправится к шейху в обитель. Что девицу, Хаджана старшую жену самого Эдебали окрутит да к нам привезет!» Видит Алишар-бей: делать нечего, надо соглашаться. «Покарай тебя аллах, подлец Хопхоп! — говорит.— Поглядим, что выйдет». Вскочил на коня и в Иненю, нашел Осман-бея. «Не хочет,— говорит,— шейх свою дочь отдавать за тебя». Чело у Осман-бея чернее дегтя стало, из глаз — огонь, изо рта — пламя. «Что же это получается, братец мой, Алишар? — говорит.— До конца света мы прокляты, что ли? За кого нас принимают? Сами ведь весть они подали». Услышав такое, Алишар-бей обмер. «Весть подали, говоришь. А что за весть?» Рассказали ему про сон. Тут все и прояснилось. Не утерпел Алишар-бей: «По коням!» Выскочил от воеводы, как из горящего дома, прыгнул в седло, плетку — в руки и ускакал. Поостыл он немного от ветра, в разум вошел. Спешились. «Ну, Хопхоп, что теперь будет?» А кадий Хопхоп — старый враг туркменов. «Эх, Алишар-бей! — говорит.— Что за глупый туркмен: посылать тебя сватом да правды не говорить! Разве тут Хопхоп виноват? Кто правды не говорит, пусть на себя и пеняет. Свалился грех с нашей души. Не осталось теперь иного выхода: лаской ли, таской ли, а взять Балкыз в гарем, переспать с ней ночь — и дело с концом. Другого пути нет. Завтра же пошлем колдунью Хаджану. Сможет ее очаровать, согласится Балкыз удрать — хорошо. А увидим, что она дурнее своего отца, тогда только сила делу поможет. А это проще простого. Ибо за дело тогда возьмется наш брат, лев Чудароглу,— он тут мастак».

— Но-но, поосторожней, Перване! Ударю, вспухнешь, что пчелами покусанный.

— Да за что? Разве не поклялись мы говорить правду, ничего не скрывая? Хопхоп так сказал! На мне вины нет! «Как ворон,— говорит,— налетит Чудар, как тигр, в стадо ворвется, в пасти своей принесет сладкий товар наш, не помяв, не испортив. И уложим мы Балкыз в постель бея нашего... А когда он дело свое сделает, шейхская дочь о чести своей вспомнит! Хоть и нелегко будет, но все равно скажет: «По своей воле пришла, сама». Клянусь верой — скажет! И правда, поклялся Хопхоп...

Алишар-бей повертелся, поежился и спрашивает: «А как потом в глаза глядеть Осман-бею?» — «Отрицание,— говорит Хопхоп,— крепость джигита. Скажешь, год уже мы с Балкыз друг в друге души не чаяли, потому тебе и во второй раз отказано было... Как он нас уличит, если девка у нас в гареме?» Вздохнул Алишар-бей, отдал Хопхопу поводья души своей. «Делай что хочешь, накажи тебя аллах!»— говорит... Послали Хаджану, а что толку? Дочку шейха, да еще в обители, никакие амулеты, ни талисманы, ни заговоры, ни колдовство не возьмут. Ничто ни помогло: ни драгоценные камни, ни золотые монеты, ни жемчужные ожерелья. Усомнилась Хаджана, уж не любит ли кого Балкыз? Выспрашивать стала. И что же? Оказалось, сохнет она по Кара Осману.

— Ай-ай-ай! Так я и знал, безмозглый Перване! Осман-бей, значит?