Глубокое ущелье

Он осторожно глянул в окно. Мавро запер здоровенную, как теленок, собаку. Легко поворачивая хорошо смазанный и потому не скрипевший ворот, поднял толстую железную решетку, прикрывавшую ворота, отодвинул тяжелые задвижки на толстых еловых створках, вскинул на плечо колчан и чехол с луком, засунул за пояс широкий охотничий нож и вышел. «А девка где? Неужто еще не встала?.. Мавро, правда, сказал, что Лия его сестра, и монах Бенито подтвердил. Подтвердил, однако не поклялся, что сам не спит с ней, паскудник». Рыцарь много слышал о слабости святых отцов, особенно таких здоровяков отшельников, как Бенито, к молодым вдовам и перезрелым девицам. «Наверняка заглядывает к нему в пещеру эта шлюха. Приносит жертвенных кур и петухов, когда приходит заговаривать болезни да гадать по библии о своей судьбе... Разве этот дьявол генуэзец так просто ее отпустит?» Только что рыцарь дрожал от холода, а при этой мысли ему стало жарко. От выпитой воды снова захмелел. «Деньги — всюду деньги! А мужчина — всюду мужчина. Да и родовитость тоже в счет!» Он оглядел спящих и облизнулся, словно зверь, который боится, что из его когтей вырвут добычу. Затаив дыхание, прислушался к тишине старой крепости. Бесшумно, как кошка, спустился с софы, сделал несколько шагов к двери. И вдруг застыл. «Тяжелый меч, господин, со мною...» Это пленник бредил во сне. «Люди добрые, не проходите мимо...» Рыцарь не понял его слов, разозлился, заскрипел зубами, выругался. Решил было вернуться за кинжалом, но заторопился, будто из-за этой задержки мог упустить случай, которого ждал столько лет. Пригнувшись, прошел под низким сводом и, не распрямляясь, прокрался дальше. Еще вчера он узнал, где спят Лия и Мавро. Подойдя к двери, остановился. «А что, если эта потаскуха закрылась изнутри?» В отчаянии огляделся по сторонам. «О господи Иисусе! Если любишь ты раба своего Нотиуса Гладиуса, да будет дверь не заперта». Он тихо толкнул створки и, когда они бесшумно приоткрылись, задохнулся от радости. Остановившись посреди комнаты, поглядел на постель.

Нотиус был омерзителен и страшен. Коротконогое голое туловище, толстое, словно мешок с землей, проглядывало сквозь разрезы длинной рубахи, оскаленный рот зарос щетиной. Подстегиваемый похотью, рыцарь забыл об осторожности. Сопя, подошел к кровати.

Обнаженная рука Лии лежала на одеяле. Нотиус уверенно схватил круглое запястье, точно перед ним была разгульная девка, которой заплачено вперед.

— Мавро?!

— Молчи! Мавро нет!

— Кто ты? Оставь меня!..

— Молчи. Я рыцарь...— Он запнулся, словно забыл свое имя. Зубы у него стучали.— Нотиус Гладиус...

— Чего тебе надо? — Оправившись от неожиданности, Лия рванулась.— Оставь!..

— Погоди, красавица моя... Голубка... Один золотой...

— Оставь, я закричу!

— Два... Три золотых...— Он распахнул рубаху, чтоб показать пояс. Девушка закричала.— Три золотых! Три!

Лия почувствовала грозившую ей опасность — он был силен как бык — и забилась в смертельном страхе.

— Убирайся, бесстыжий!

Рыцарь судорожно глотнул и прорычал:

— Бесстыжий? Да за такое я десятерых зарежу! — Он еще крепче сжал ее руку. Лицо перекосилось, стало похоже на звериную морду.— Я убью...

Лия поняла: сопротивляться бесполезно, у нее не хватит сил, она задохнется, потеряет сознание.

— Подожди, рыцарь! Ну, подожди же!..

— Вот так-то лучше,— проговорил рыцарь, отпуская ее руку. Он тяжело дышал, но улыбался.— Так-то лучше!

Лия быстро вытащила из-под подушки кинжал.

— Отойди, отравлен!

— Отравлен?

Рыцарь отскочил. Подобно всем европейцам, он хорошо знал, как часто пускается в ход яд. Тут было не до шуток.

— Царапнула? — Он изо всей силы стиснул рукоятку меча и прошептал в отчаянии: — Шлюха! Если царапнула — убью! Убью!

— Убирайся! Если б царапнула, ты давно бы сдох. Проваливай! Ощупывая себя руками, рыцарь попятился. Лия в одной рубашке выскочила из постели. Держа впереди себя маленький кинжал, выставила рыцаря из комнаты. Заперла дверь, упала на колени, словно силы оставили ее, и, уткнувшись лицом в пол, простонала:

— Демирджан!.. Мавро!.. Господи Иисусе!

Она не боялась случайно уколоться кинжалом. Он был не отравлен.

III

Пещера — монах Бенито с гордостью повторял, что обменял ее на все блага мира,— помещалась прямо посредине голого холма. Широкий вход делал холм, если смотреть издали, похожим на лысую голову, зевавшую во весь свой огромный беззубый рот. Пещера была обращена на запад, в сторону земель Эртогрул-бея. Перед холмом проходила дорога — прямая, без единого поворота, тянувшаяся до самого окоема. Позади холма простиралось болото. Окрест — ни дома, ни дерева, ни засеянного клочка земли.

Солнце только взошло и не растопило еще утренней изморози.