Глубокое ущелье

Посредине пещеры тюркский сотник Уранха крест-накрест затягивал на рыцаре тесьму легкого монгольского панциря из толстой кожи, который Нотиус надел поверх рубахи. Руки сотника проворно выполняли привычную работу. Но взгляд был неподвижен. Облачая рыцаря, он нечаянно коснулся пояса с деньгами. Лишь две из десяти ячеек были заполнены золотыми монетами, когда Уранха впервые увидел этот пояс. Если завершится успехом задуманная ими кража коней, заполнятся по меньшей мере еще четыре.

— Тише ты! Задушишь меня совсем, антихрист!

— Надо привыкать к боли.

— С чего бы это, болван?

— Ты ведь считаешься сыном божьим! — Уранха любил позубоскалить по поводу незаконного происхождения Нотиуса.— Так что рано или поздно жиды тебя распнут на кресте...

— Молчи!..— Рыцарь никак не мог привыкнуть к этой дурацкой шутке.— Кончай скорее, черт бы тебя побрал!

Уранха недобро ухмыльнулся. Чего только он не делал, стараясь войти в доверие к подозрительному рыцарю и в конце концов завладеть этим поясом! Он познакомился с Нотиусом Гладиусом в притоне, по пьянке. Рыцарь с первого взгляда решил, что не найдешь на свете глупца большего, чем Уранха, и потому только на него можно целиком положиться. Уранха же сразу понял, что рыцарь — один из самых жалких глупцов на свете, и впоследствии, когда они познакомились ближе, ни разу не усомнился в своей прозорливости. «Полоумен бедняга и, как все полоумные, считает себя умнее, сильнее и хитрее всех». С тех пор как Уранха сошелся с рыцарем ордена Святого Иоанна, он всерьез уверовал, что френки все таковы. «Взять хотя бы этого генуэзского монаха Бенито. Тоже безумец, ясно как день!.. Свинья и та не выдержит, если ее привязать в этой грязной пещере».

— Уранха, сынок, кончай скорее! Кончай, говорят, надоело!

— Монголы в своих панцирях недаром часто дырки пробили — чтобы и в аду снять нельзя было. Завязываешь да развязываешь...

— Замолчи, пока шею не свернул, как щенку. Побыстрее!

На острове они удачно провернули несколько делишек. Все их нашел он сам, Уранха, с трудом уговорил безмозглого рыцаря. Ремесло у них, по сути дела, одинаковое — разбой. Но френки никак не хотят признать, что ремесло это почетно. Может, для того и делают вид, будто не знают обычая, чтобы львиную долю поживы себе забирать. Повсюду тому, кто нашел и продумал дело — так уж заведено! — придается половина. А рыцарь делит добычу на четыре части. Одну — ордену, другую откладывает «на успех» нового дела, а остаток делит пополам. Уранха быстро сообразил, что ордену он не дает ни шиша. А на успех дела никаких денег не требуется — это ясно. Одного Уранха никак не мог взять в толк: коль скоро ты считаешь, что тебе как благородному подобает жить, не марая рук черной работой, то, покуда ты в этом преуспеваешь, зачем копить алтыны и таскать их всегда с собой на животе?

Вначале он верил, что рыцарь, как он сам говорил, собирает деньги на выкуп, и счел это правильным. Но, подумав, сообразил: ведь если в плен попадешь, деньги, которые при тебе, все равно пропали. К чему же тогда таскать на своей шкуре этот пояс? Мысль эта долго не давала ему покоя, пока не решил он, что рыцарь носит деньги для него, для Уранхи. И с тех пор постоянно испытывал странное возбуждение от сознания того, что ходит рядом с богатством, которое рано или поздно попадет к нему в руки, с нетерпением ожидая момента, когда его единственный на свете друг замертво упадет в какой-нибудь схватке. Не раз они едва ноги уносили, и каждый раз он боялся, что может умереть раньше рыцаря. А если уж он все равно ждет смертного часа Нотиуса, то не проще ли вонзить ему кинжал в горло — и делу конец. Однако его всегда удерживал страх — страх лишиться последней радости на белом свете, жизнь тогда станет совсем пресной.

Не отрывая взгляда от пульсировавшей на шее рыцаря вены, Уранха затягивал кожаный панцирь на последнюю дырку и самодовольно и хищно улыбался, думая о том, насколько хитрее он своего собрата с Запада. Улыбка эта придавала его вытянутому лошадиному лицу выражение глубокой печали.

— Готово, благородный рыцарь!

Из темной глубины пещеры появился монах Бенито.

— Эгей! Что же вы делали столько времени, воришки? — съязвил он, заметив, что они еще не готовы.

Уранха, взяв в руки постолы, присел у ног рыцаря.

— Мы готовы! Только вот завязать осталось!

Монах Бенито сбросил длинную рясу с капюшоном, оделся простым византийским крестьянином: штаны в обтяжку, толстые шерстяные носки до колен, постолы из сыромятной кожи с ремешками крест-накрест, в переплет — по носкам. Вся одежда на нем с головы до ног была из черной материи. Заметив в руках у него вязаный башлык из черной шерсти, рыцарь вспомнил вчерашний разговор с Мавро о Черном проводнике. Башлык закрывал все лицо. Проделаны были только дырки для глаз. Теперь он не сомневался: монах Бенито и есть тот самый Черный проводник, что наводит страх на всю округу. При этой мысли рыцарь твердо решил пошарить как-нибудь у него в пещере.