Глубокое ущелье

Когда Осман-бей собирался отдать приказ о возвращении, подоспел сеньор Руманос, властитель Биледжика. Друзья обнялись. Властитель был в ярости от того, что враги устроили засаду, напали на его верного друга, да еще на его собственной земле! Он бранился, мешая греческие слова с турецкими, посылал проклятия брату караджахисарского властителя Фильятосу. Но решение вернуться в Сёгют не одобрил. Подобная робость, по его мнению, могла лишь подзадорить врагов на новые вылазки, хоть они и потерпели поражение. Руманос предложил свою помощь, он присмотрит за Сёгютом. Однако Осман-бей не стал менять своего решения. Властитель Биледжика клятвенно уверял, что Осман-бей вправе напасть на караджахисарцев. Осман может отомстить им, не опасаясь за свой тыл, ибо он, сеньор Руманос, не позволит властителю Инегёля Николасу, давнему врагу Сёгюта, творить беззаконие.

Второй раз за этот день седлали коней воительницы Баджибей, чтобы ехать в Биледжик и забрать из крепости оставленное там добро. Им было по пути с сеньором Руманосом, и, пройдя мимо ущелья, они свернули на дорогу, ведущую к Биледжику.

Орхан, оставив своих неизменных спутников у развилки, отправился к отцу, чтобы испросить у него позволения вернуться прямо в Сёгют. Если отец разрешит, он подаст друзьям знак.

Керим и Мавро все еще не могли опомниться после боя, не веря, что участвовали в настоящем деле.

У развилки показался пленный сотник Али-бей, ведший в поводу боевого коня, которого ему пожаловал Осман-бей в благодарность за весть о засаде. Он шел, опустив голову, безразличный ко всему, и совсем не был похож на джигита, всю жизнь проведшего в войнах и сражениях. Неторопливо брел он по пыльной дороге к ущелью, пока не скрылся с глаз.

Приближалась полночь. Липкая жара окутала долину Сёгюта. Псы, надеявшиеся вместе со своими хозяевами провести ночь на прохладных горных яйлах, злились, ни с того ни с сего разражаясь лаем. Осман-бей и старейшины племени кайи внимательно слушали письмо, составленное муллою Яхши для отправки султану в Конью. В письме излагались события последних дней, говорилось о разбойных действиях Караджахисара, об опасности, которую представляет он для удела, и высказывалась просьба прислать, если понадобится, достаточно катапульт с небольшим отрядом воинов, чтобы осадить крепость.

Пока писалось письмо от имени удельного бея, шейх Эдебали со своей стороны сообщил обо всем шейху ахи в Конье и просил без промедления озаботиться первым делом назначением достойного бея в Эскишехирский санджак.

Когда письма уложили в кожаные торбочки и запечатали воском, Осман-бей обратился к Каплану Чавушу и попросил его вместе с Кедигёзом отправиться гонцом в Конью. Ехать быстро, делая за день по два перехода, передать письма кому следует, немедля получить ответ и столь же быстро вернуться в Сёгют. До возвращения дочь его, Аслыхан, может жить у него, Османа, на женской половине или, если он пожелает, у Баджибей.

Каплан Чавуш не заставил просить себя дважды: тут же поднялся, оделся бейским гонцом и ускакал вместе с Кедигёзом по караванной дороге в ночную тьму.

Оставив чинить повозку в Сёгюте, путники из Ярхисара отправились верхами в пещеру монаха Бенито. Только кормилица выбрала не коня, а мула — седла она не любила — и потому мрачно восседала среди сундуков с подарками. Слева и справа старую женщину сопровождали на лошадях слуги, чтобы в нужный момент ее поддержать.

Орхан с Лотос ускакали вперед. Орхан отдал девушке своего Карадумана, а себе взял одного из боевых коней, на которых ездил отец. Мавро и Керим глядели им вслед и посмеивались. Опять Орхан вырядился, будто на праздник, опоясался дорогим оружием. Юноша искал случая остаться наедине с Лотос. Он то и дело косился на девушку, но, стоило ей повернуть голову и взглянуть на него, отводил глаза.

Керим сказал:

— Наш Орхан-бей, как услышал от Аслыхан, что Лотос-ханым хочет взять за себя властитель Биледжика сеньор Руманос, так голову потерял и языка лишился...

Мавро, думавший о чем-то своем, процедил:

— С чего бы это?

— Вчера, когда встретились они посреди Карасу, понял я: с первого взгляда влюбился он.

— Так они вроде не впервые виделись.

— Мало чего было раньше. В ее годы девушки быстро меняются. В прошлый год, когда они приезжали, мы на яйле были. За два года выросла Лотос-ханым, такой красавицей стала — не приведи аллах!

— Ну и что?

— Орхан-бей умолял Аслыхан: разузнай, говорит, отдаст ли отец ее замуж, согласится ли она?

— Если согласится, не удивлюсь, хоть властитель Биледжика уже слаб стал, зубов нет и лицо в морщинах...

— Чего ты хочешь? Ему за пятьдесят...

— Подумаешь. Отец мой покойный говорил: «Молодые, они любят мужчин в возрасте. Погляди на твою бестолковую матушку, сынок Мавро...» И правда, моя мать была на пятнадцать лет моложе отца.

— Ну и что?

— Да ничего, приятель. Семнадцать лет прожили. Всех других мужчин моя матушка и за людей не считала. А умерла — любовь свою на тот свет забрала.