Глубокое течение

Она дни и ночи просиживала у постели больного ребенка. Ей казалось, что это она виновата в его болезни — не сберегла, не выполнила своего долга перед погибшей матерью Виктора. Иногда ночью, измученная, физически разбитая, она незаметно для себя засыпала возле люльки, но через несколько минут испуганно вздрагивала и снова наклонялась над ребенком.

Пелагея в эти тяжелые дни как-то отдалилась от нее и больше была озабочена разоренным хозяйством, чем больным внуком, к которому она так ласково относилась раньше.

Мачеха была рачительной, но жадной хозяйкой, ей всегда хотелось, чтобы у нее всего было больше, чем у людей.

— Добрые люди хозяйством обзаводятся, а у нас последнее гниет, — каждый день осыпала она Карпа упреками. — Скоро до сумы дойдем!

Карп упрямо молчал, но однажды не выдержал и он. Весь вечер Пелагея пилила его за то, что он не сходит к старосте и не попросит, чтобы к ним прикрепили лошадь.

— У нас тоже хозяйство. И сеять надо, и дрова возить. А на чем? Меня запряжешь или как? — кричала она. — Пусть хоть семь дворов на коня, и то раз в неделю можно пользоваться им. Все берут, одни мы как дурни какие. Коммунисты мы, что ли?

От последних ее слов Карп вздрогнул и через всю хату быстро пошел к жене. Она испуганно замолчала.

— Да, коммунисты… Я — коммунист, — твердо сказал он, остановившись возле Пелагеи. — А ты не знала? И никуда я не пойду. Кровь людей наших льется, а ты — богатеть. — Он помолчал, тяжело дыша, а потом добавил: — Эх, дурища!

Перепуганная Пелагея не могла вымолвить ни слова и несколько минут стояла с открытым от удивления ртом. Слова мужа оглушили ее, как удар молота. Она не знала, как понимать их.

«А может, он и в самом деле коммунист? Тайный… Потому и не спит целыми ночами…» — подумала она и с того дня не вступала в пререкания, только исподтишка стала наблюдать за мужем и падчерицей.

Татьяну этот случай окончательно убедил в том, что отцу можно доверить все.

Старый Карп действительно не спал все ночи, пока был болен Виктор. Он даже и не ложился, а всю ночь сидел у стола и дремал, положив голову на руки, и только время от времени выходил во двор и курил папиросу за папиросой.

Иногда он подходил к дочери и тихо говорил:

— Ты отдохни, дочушка. Я посижу, — и садился около люльки.

Таня ложилась на кушетку, засыпала, но быстро просыпалась.

— Спи, спи, Танюша, — шептал старый Карп.

Он всегда был очень скуп на слова, особенно на ласковые слова, и на первый взгляд казался суровым. Но Таня хорошо знала своего отца, его доброе сердце. Она видела, что он страдает из-за того, что не может высказать всю свою нежность к ней… Она стала искать случая, чтобы честно рассказать ему обо всем. Однажды, посреди ночи, когда он подошел к ней и предложил отдохнуть, она не выдержала и со слезами бросилась к нему.

— Тата, таточка, простите меня… Мне стыдно… Я обманула вас… Это не мой ребенок…

В эту минуту заворочалась в кровати мачеха.

— Тихо, — зашептал Карп. — Не нужно… Я знаю… Ждал только, когда сама скажешь… Ложись спать, я посижу.

Пелагея подняла голову и прохрипела сонным голосом:

— Ложился бы ты, старый, спать. Полуночники вы! Сами не спите и другим мешаете.

Ей никто не ответил.

Карп вышел во двор под навес и просидел там на верстаке до рассвета, думая о жизни. Мысли приходили разные. Лицо его освещалось улыбкой, когда он вспоминал о недавнем прошлом. В прошлом было много хорошего. Вырастали дети. Сын стал геологом и перед войной работал где-то на Урале. Старшая дочь счастливо жила в соседнем колхозе. А вот эта, младшая, выучилась на учительницу. Сам он был всеми уважаемый колхозный пчеловод и столяр, его знал чуть ли не весь район. Прошлой весной его даже уговаривали преподавать на районных курсах пчеловодов. Правда, вот только женился он во второй раз как-то неожиданно и неудачно и из-за этого поругался с детьми…

Лицо Карпа помрачнело при воспоминании об этом. Но он махнул рукой: не о том нужно думать теперь. Вот уже три месяца, как внезапно оборвалась прежняя жизнь, а он все еще не может разобраться в стремительном водовороте страшных событий. Каждый день думал он об одном и том же: почему отступала наша армия? Неужто при такой жизни мы были слабее этих зеленых гаденышей? А может, в счастье забыли про опасность?

Но как жить дальше? Что делать? — мучительно думал старый пчеловод. — А что-то надо делать. Нельзя же сидеть так, сложа руки.

Там, где-то далеко на востоке, остался его сын. Где б он ни был, он сражается против захватчиков — старый Карп был уверен в этом твердо. Микола не бросит в беде свой край, своего отца. Но надо чем-то помогать ему. А чем?