Глубокое течение

Деревня в испуге насторожилась, когда пролетел слух, что тетка Христина отказалась кормить непрошеных гостей, поругалась с ними, плюнула на все их требования и, оставив их в избе, сама куда-то ушла. Но все обошлось благополучно. Три веселых немца посмеялись над сварливой «русише фрау» и начали хозяйничать сами: переловили кур, закололи последнего поросенка и натопили печь так, что жители стали опасаться нового несчастья — пожара.

К Маевским зашли два офицера. Один из них, немного говоривший по-русски, стал объяснять Пелагее, что им нужно.

Татьяна купала Виктора, когда соседка принесла весть о том, что в деревне появился немецкий отряд. У нее замерло сердце и подкосились ноги. Быстро вытерев мальчика, она положила его в люльку. Но ребенок почему-то расплакался. Растерявшись, Татьяна делала неумелые и беспомощные попытки успокоить его. Он не унимался и оглашал избу таким криком, что даже неизменно ласковая и предупредительная мачеха поморщилась и сказала с упреком:

— Ну, стихнет он у тебя когда-нибудь?

Татьяна проглотила горький комок слез и взяла Виктора на руки.

В этот момент в дом вошли немцы.

Татьяна прижала мальчика к груди и застыла возле окна, боясь повернуться, посмотреть в их сторону.

Она слышала их разговор с Пелагеей, потом услышала, как Пелагея выбежала из избы, и едва удержалась, чтобы не броситься за ней, — так страшно было ей оставаться одной с ними.

Она не видела их, но чувствовала их пристальные взгляды на своей спине.

«Зачем я так стою?» — подумала она и быстро отвернулась от окна.

Один молодой немец, совсем еще желторотый юнец, сидел у окна и смотрел на нее, другой, постарше, стоял и разглядывал фотографии на стене. Увидев ее лицо, тот, что сидел, многозначительно протянул:

— О-о! — и позвал: — Вилли!

Старший оторвался от фотографий и насмешливо поклонился ей.

Таня подумала: «Нужно притвориться придурковатой», сделала удивленное и очень испуганное лицо и, разинув рот, стала смотреть на них, моргая глазами. Лицо ее в эту минуту действительно было очень смешным и глупым, и это вызвало громкий смех молодого. Старший презрительно усмехнулся и, что-то сказав, направился к дверям. Таня проводила его глазами, а когда дверь закрылась за ним, снова перевела взгляд на молодого немца.

Несколько минут они молча и пристально смотрели друг на друга. Потом, на какое-то мгновение, она забыла о принятой ею роли, лицо ее приобрело обыкновенное выражение, а в глазах блеснули искры ненависти к пришельцу. Тот, видимо, заметил эту перемену, потому что снова воскликнул: «О-о!», поднялся и направился к ней.

Она крепко стиснула ребенка, и он снова расплакался.

— Тихо, сынок, тихо, — прошептала она и нагнулась над ним, чтобы не видеть немца.

Потом, как во сне, она почувствовала над собой его дыхание и увидела тонкую белую руку с золотым перстнем на указательном пальце, протянувшуюся к подбородку мальчика; ребенок сразу перестал плакать и испуганно уставился на немца, который прищелкивал языком, причмокивал и что-то говорил.

Татьяна подняла голову и у самого своего лица увидела чужие голубые глаза. Немец улыбался. Таня почему-то вдруг почувствовала смелость и выпрямилась. Тогда он протянул к ней руку, намереваясь обнять ее. Она отстранилась. Он повторил попытку. Она толкнула его в грудь, бросилась к окну, распахнула его, так сильно толкнув раму, что вылетело стекло, и выскочила на улицу. О стекло она порезала свой лоб и ручку Вити.

Увидев на улице Татьяну с окровавленным лицом, несколько женщин выскочили из домов и бросились к ней.

— Давай Витю, — сказала старая Степанида, подбежавшая первой; она протянула руки и, взяв ребенка, быстро скрылась с ним.

Татьяна прижалась к мачехе и беззвучно плакала от боли, испуга и обиды. Через минуту ее обступила вся улица. Женщины возмущенно шумели, не обращая внимания на то, что к толпе подходили солдаты. Один из них достал индивидуальный пакет и услужливо предложил перевязать раны. Но неожиданно появившаяся тетка Христина оттолкнула его и увела Татьяну в ближайшую избу.

Солдаты о чем-то злобно заговорили между собой и направились к дому Маевских.

Редер сначала растерялся от неожиданности, но потом страшно обозлился и в тупой звериной злобе начал бить посуду, окна и рвать висевшую на стене одежду.

Солдаты последовали примеру офицера, обрадованные возможностью заняться своим привычным делом.

Генрих Визенер кончал обед, когда до его слуха донесся шум на улице. Он послал ординарца выяснить, в чем дело. Через минуту ординарец доложил:

— Лейтенант Редер изнасиловал какую-то девушку.

Визенер вскочил.

— Значит, он осмелился не выполнить мой приказ. Хорошо же… — сквозь зубы процедил Визенер и направился к месту происшествия.

V

Маленький Витя тяжело заболел. Он лежал в горячке и даже плакать не мог, только слабо раскидывал ручонки да облизывал язычком сухие губы. А в черных больших глазах было страдание и какая-то особенная детская тоска, такая глубокая, что Татьяна, глядя на него, не в состоянии была сдерживать слезы.