Глубокое течение

Воздух струился широкими потоками: то теплый, напоенный запахом смолы и ароматом трав, то влажный, пахнущий болотной гнилью, наполняющий грудь неприятным холодом.

Допевали свои ночные песни соловьи. На сухих вершинах дубов просыпались и недовольно каркали вороны.

Николай и Настя шли молча по едва заметной тропинке сквозь чащу орешника.

Николай с радостью узнавал места, по которым они проходили. С каждым из них были связаны волнующие и счастливые воспоминания детства. Особенно хорошо помнил он этот старый лес: могучие сосны, дубы и березы, а под ними — густой орешник. Место тут неровное — то высокие горки, то глубокая низина; славилось оно орехами, грибами, ягодами.

В предрассветном мраке белели на соснах раны старой подсочки. Николаю почему-то стало по-детски жаль этих старых пораненных сосен.

Вот знакомая поляна. За ней — молодой ольшаник. Они вышли на просеку, разделявшую лесные кварталы. Над головой пролетели утки, наполняя воздух шумным свистом крыльев. Звучно шлепнулись на болото в ольшанике, закрякали.

Настя остановилась, подождала Николая.

— Что ж это мы молчим? — спросила она.

— Я сам удивляюсь, что это ты молчишь, такая говорунья, — ответил он.

Настя негромко засмеялась.

— Думаю.

— Интересно, о чем?

— Мало ли о чем может думать человек, а такой, как я, да еще в такое время, — особенно.

Николай поравнялся с ней, и они пошли рядом. Он почувствовал у своей руки ее теплую руку, и теплота эта приятным волнением разлилась по всему телу. Он замедлил шаг, но разговор все равно не клеился. Николай пошутил:

— Что же, ты будешь молчать, а я буду слушать? Интересное занятие — нечего сказать!

— А я не люблю говорить, я люблю петь. Вот и сейчас мне хочется петь. Знаете, у меня на сердце сейчас так весело и хорошо. Ну, прямо душа поет.

— Я что-то не вижу причин для такой радости, — усмехнулся Николай.

— А я вижу. Да как не радоваться, скажите? Если бы вы знали, как чудесно жить, жить и бороться. Бороться и… — она сделала паузу, потом выдохнула: — любить…

— Понятно, — с насмешливой серьезностью ответил он. — Да, причина серьезная, чтобы радоваться. Влюбленному всегда хочется обнять весь мир. Но сейчас обнимать его не стоит. Не время. Да-да… Радуйся про себя…

— А я хочу, чтоб радовались все.

— А если у меня нет причин для этого?

— Значит, вы плохой человек.

Николай не смог возразить на этот простой ответ и промолчал. Замолчала и Настя. Но скоро она снова заговорила:

— Я не люблю людей, которые вешают нос. Грусть рождает неуверенность в своих силах и даже, если хотите знать, трусость. Не спорьте со мной пожалуйста. Я вот расскажу вам… С того дня, как расстреляли семьи… Вам рассказывала Степанида? Так вот… моя мама не дает детям оставаться на ночь дома. Зимой разводила по соседям, а теперь в хате и вовсе никто не спит — спят кто где: в саду, в сарае, на чердаке… И этот ежедневный страх, постоянное ожидание смерти — страшнее всего… Сам себя начинаешь ненавидеть… Это так отвратительно! Я не хочу так жить! И не буду! — повысила она голос, и щеки ее раскраснелись, под легкой кофточкой затрепетала высокая девичья грудь. — Разве это жизнь? Я и маму за это не люблю… И как я рада, как я рада, что в такое время полюбила! Знаете, в душе такое сейчас… Наплевать мне на смерть! — Но, взглянув на Николая, она осеклась. — Что вы смотрите на меня с таким удивлением? — И, помолчав, добавила с болью и обидой: — Эх, вы! — и, выпустив его руку, снова пошла вперед.

Николай понял смысл этого «эх, вы», и ему стало стыдно. Он догнал ее и попытался сгладить неловкость шуткой:

— Интересно, в какого же счастливца ты влюбилась?

Настя сверкнула красивыми глазами и изменила тему разговора.

Но он еще долго думал об этом.

«Какое нужно иметь сердце, чтобы полюбить в такое время… Бороться и любить… Да… Бороться и любить», — несколько раз повторил он эти два слова, и у него стало светлей на душе, как будто он вдруг сразу постиг истину, на поиски которой он потратил много сил и времени.

В девятом часу утра они подошли к Лосиному.

День начинался ясный, жаркий — ни облачка на небе, ни дуновения ветерка. Жаждущие влаги деревья опустили свои листья.

У речки их остановил часовой, но, узнав Настю, сразу пропустил, шепнув ей что-то на ухо. В ответ она задорно засмеялась.

В лагере было тихо и безлюдно. Никем больше не замеченные, они прошли в самый центр лагеря и остановилась около землянки-госпиталя.

— Ну, кого-то мы сейчас увидим? — улыбнулась таинственно Настя.

Николай с интересом оглядывал лагерь. В этот момент двери землянки открылись, и он увидел сестру. Татьяна держала на руках черноголового, кудрявого мальчугана и, наклонившись к нему, что-то с улыбкой говорила. Она не замечала Насти и брата до тех пор, пока не взошла на последнюю ступеньку лестницы и не подняла голову. Наверно, она не поверила своим глазам и остолбенела от удивления.

— Ну вот, говорила я! Целуйтесь же скорей! — радостно засмеялась Настя.

Только тогда Николай бросился к сестре, схватил одной рукой мальчугана, другой обнял ее.

— Коля, родной! Откуда же это ты? Как ты попал к нам? — плакала и смеялась Татьяна.