Глубокие раны

— Есть такая поговорка, шеф: «Других не суди, на себя погляди», — возразила она, насмешливо улыбаясь. — Если уж мы заговорили о слабостях, я вспоминаю одну женщину-ветеринара и ее симпатичную дочь, которая…

— Хорошо, хорошо, — поспешно прервал ее Оливер. — Вы действительно совершенно не понимаете шуток.

— Так же, как и вы.

Зажужжал автомобильный телефон. Это был Остерманн, который сообщил им, что получено разрешение на вскрытие трупа Шнайдера. Кроме того, у него были интересные новости из технико-криминалистической лаборатории в Висбадене. На самом деле коллеги из Федерального управления уголовной полиции, спеша замять дело, забыли про следы, которые были отправлены на исследование в лабораторию.

— Мобильный телефон, найденный в цветнике рядом с входной дверью дома Гольдберга, принадлежит Роберту Ватковяку, — сказал Остерманн. — Он зафиксирован службой уголовной регистрации, вместе с отпечатками пальцев и всем прочим. Старый знакомый, который, кажется, настолько амбициозен, что поставил себе целью нарушить каждый из параграфов Уголовного кодекса. Убийство в его списке пока еще не значится. Все остальное уже было: кражи в магазине, телесные повреждения, разбойное нападение, повторные нарушения закона о наркотических средствах, езда без прав, многократное изъятие водительских прав за езду за рулем в нетрезвом состоянии, попытки изнасилования и так далее.

— Тогда доставьте его в комиссариат, — сказал Боденштайн.

— Это не так просто. У него нет постоянного местожительства с тех пор, как он полгода тому назад был выпущен из тюрьмы.

— А какой его последний адрес?

— Это очень интересно, — сказал Остерманн. — Он все еще зарегистрирован в Мюленхофе, в поместье семьи Кальтензее.

— Каким образом? — Пия была поражена.

— Может быть, потому, что он является внебрачным сыном старшего Кальтензее, — ответил Остерманн.

Пия быстро посмотрела на Боденштайна. Может это быть случайностью, что опять всплыло имя Кальтензее?

Зазвонил ее мобильник. Номер, который высветился на дисплее, был ей незнаком, но она ответила на звонок.

— Привет, Пия, это я, — услышала она голос своей подруги Мирьям. — Я не помешала?

— Нет, нисколько, — ответила Пия. — Что случилось?

— Ты уже знала в субботу вечером, что Гольдберга убили?

— Да, — сказала Пия. — Только не могла тебе ничего сказать.

— О боже! Кому только потребовалось убивать такого старого человека, как он?

— Хороший вопрос, на который у нас тоже нет ответа, — ответила Пия. — К сожалению, расследование по этому делу было передано в другую инстанцию. На следующий день появился сын Гольдберга, с подкреплением из американского консульства и МВД, и забрал труп своего отца. Мы были этим несколько удивлены.

— Да, это может быть связано с тем, что вы не знаете наших традиций погребения, — сказала Мирьям после небольшой паузы. — Заль, сын Гольдберга, очень правоверный человек. По еврейским обычаям умерший должен быть по возможности похоронен в день смерти.

— Вот оно что. — Пия посмотрела на Боденштайна, который закончил разговаривать с Остерманном и прикоснулся указательным пальцем к губам. — Так он уже похоронен?

— Да. Прямо в понедельник. На еврейском кладбище во Франкфурте. Правда, после окончания Шивы будет еще официальная панихида.

— Шивы? — спросила Пия, не понимая, о чем идет речь. Она знала это слово только как имя божества в индуизме.

— Шива — по-еврейски «семь», — объяснила Мирьям, — и обозначает семидневный траур, который соблюдается после похорон. Заль Гольдберг и его семья будут находиться в это время во Франкфурте.

Вдруг Пие в голову пришла одна мысль.

— А где ты сейчас? — спросила она подругу.

— Дома, — ответила Мирьям. — А что?

— У тебя есть время встретиться со мной? Я должна тебе кое-что рассказать.

Элард Кальтензее стоял у окна на первом этаже большого дома и наблюдал, как в ворота въехала машина его брата и остановилась перед входной дверью. Со злой улыбкой он отвернулся от окна. Вера все привела в движение, чтобы контролировать ситуацию, так как попадания все более приближались к ним, и отчасти он сам был в этом виноват. Правда, сам Элард тоже не знал, что означало это число, но у него имелось подозрение, что его матери это известно. С помощью своего совершенно нетипичного истерического плача она ловко избежала дальнейших вопросов полиции, чтобы сразу после этого взять бразды правления в свои руки. Как только исчезли полицейские, Вера позвонила Зигберту, и тот, конечно, бросил все, чтобы незамедлительно приехать к матери.

Элард стянул с ног туфли и снял пиджак, повесив его на напольную вешалку. Почему эта дама из полиции, жена Кирххофа, так странно на него смотрела? Вздохнув, он сел на край постели, закрыл лицо руками и попытался воспроизвести в памяти каждую деталь разговора. Не сказал ли он что-нибудь лишнее? Не вел ли себя как-то необычно или подозрительно? Не возникло ли у женщины-полицейского какое-нибудь подозрение? А если да, то почему? Он чувствовал себя скверно.