Глубокие раны

Когда Пия поздним вечером поднималась по ступеням здания комиссариата, она чувствовала себя так, как будто ее освободили после длительного удержания в заложниках. Не прошло и двадцати минут после смерти Августы Новак, как прибыли польские коллеги. Они отвезли Хеннинга, Мирьям, Эларда и Пию в отделение полиции в Гижицко. Потребовалось сделать несколько телефонных звонков в Германию фрау Энгель, чтобы прояснить ситуацию, после чего Пию и Эларда Кальтензее наконец отпустили. Хеннинг и Мирьям остались в Гижицко, чтобы сразу на следующее утро при поддержке польских специалистов в подвале развалин замка извлечь останки. В аэропорту их уже ждал Бенке и сначала отвез профессора во Франкфурт, в больницу к Маркусу Новаку.

Было десять часов вечера. Пия прошла по пустынному коридору, потом постучала в дверь кабинета Боденштайна. Он вышел из-за своего письменного стола и, к ее удивлению, крепко обнял ее. Потом взял ее за плечи и так на нее посмотрел, что она смутилась.

— Слава богу! — сказал он охрипшим голосом. — Я чрезвычайно рад, что вы вернулись.

— Вряд ли вы могли по мне так сильно соскучиться. Меня не было менее суток, — попыталась Пия с помощью иронии справиться со своим смущением. — Вы можете опять спокойно отпустить меня куда-нибудь, шеф. Со мной все в порядке.

Ее обрадовало, что Боденштайн принял ее иронию.

— Двадцать четыре часа однозначно тянулись слишком долго, — усмехнулся он. — Я уже опасался, что мне придется самому заниматься всей этой писаниной.

Пия тоже ухмыльнулась и убрала с лица прядь волос.

— Все дела расследованы, не так ли?

— Похоже на то. — Оливер кивнул и жестом предложил ей сесть. — Благодаря этой системе наблюдения за автомобилями коллегам удалось задержать Веру Кальтензее и Аню Моорманн на польско-немецкой границе. Последняя уже дала признательные показания. Она расправилась не только с Моникой Крэмер и Ватковяком, но и с Томасом Риттером.

— И вот так просто во всем призналась? — Пия потерла шишку на виске, которая осталась от дула пистолета Ани Моорманн, и с ужасом вспомнила холод в глазах женщины.

— Она была одной из лучших шпионок в ГДР и многое имела на своей совести, — объяснил Боденштайн. — Своими показаниями Моорманн выдвигает серьезные обвинения в адрес Зигберта Кальтензее. Якобы именно он давал ей заказы на убийства.

— В самом деле? Готова спорить, что это делала Ютта.

— Ютта была для этого слишком хитра. Зигберт тоже уже во всем признался. Нам удалось точно установить личное имущество Аниты Фрингс в Мюленхофе, вплоть до тех вещей, которые подсунули Ватковяку, чтобы сделать его подозреваемым в убийстве. Кроме того, фрау Моорманн рассказала нам, как она убила Ватковяка. Кстати, на кухне своего дома.

— Бог мой, что за бесчувственный монстр! — Пия понимала, насколько реален был смертельный исход ее встречи с Аней Моорманн. — Но кто принес его труп в дом? Это явно был не профессионал. Если бы они там не убрали и не положили бы его сверху на матрац, у меня бы, вероятно, не возникло подозрений.

— Это были люди Эмери, — ответил Боденштайн. — Умом они не обременены.

Пия с трудом подавила зевоту. Она мечтала о горячем душе и о двадцати четырех часах ничем не нарушаемого сна.

— Тем не менее я все еще не понимаю, почему убили Монику Крэмер.

— Все очень просто: чтобы навести еще больше подозрений на Ватковяка. Наличные деньги, которые мы у него обнаружили, лежали в сейфе Аниты Фрингс.

— Что с Верой Кальтензее? Зигберт ведь наверняка действовал только по ее заданию?

— В этом мы не можем ее уличить. Правда, в любом случае это ему не поможет. Но прокуратура проведет новое расследование смерти Ойгена Кальтензее, а также смерти Дануты Ватковяк на предмет причастности к этому Веры Кальтензее. Девушка тогда нелегально находилась в Германии, поэтому никто не подал заявление на ее розыск.

— Знал ли Моорманн, чем занимается его жена? — спросила Пия. — Где он был все это время?

— Жена заперла его в холодильном помещении, в котором стояли ящики, — ответил Боденштайн. — Он знал, конечно, о прошлом своей жены — ведь он и сам работал на «Штази», как и его родители.

— Его родители? — Пия растерянно потерла больной висок.

— Анита Фрингс была его матерью, — объяснил Боденштайн. — Это его она называла «котик» — мужчину, который часто навещал ее и катал на коляске по территории.

— Да что вы? Подумать только!

Некоторое время они сидели молча.

— Но совпадение «след-след», — Пия задумчиво наморщила лоб, — нерасследованные дела на Востоке… Это ведь был мужской ДНК-след. Как это могла быть Аня Моорманн?

— Она настоящий профессионал, — возразил Боденштайн. — Выполняя свои заказы, надевала парик из натуральных волос и на каждом месте преступления намеренно оставляла волосы для введения следствия в заблуждение.

— Непостижимо. — Пия покачала головой. — Доктор Энгель, кстати, как следует похлопотала за меня перед польскими коллегами. Они были далеко не в восторге от наших самовольных действий.

— Да, — подтвердил Боденштайн. — Она вела себя очень корректно. Может быть, мы все же получим вполне порядочную начальницу.