Глинка

Путники переваливают через одну из невысоких гор и останавливаются у венты — так называется постоялый двор, жилище, сложенное из необтесанного горного камня, с такими же каменными скамьями внутри, похожее на пещеру. Глинка мешковато слезает с мула, входит в венту и сквозь маленькое оконце в стене, напоминающее бойницу, видит на другой стороне горы очертания гренадской цитадели — крепости Альамбры. И оттуда, приковывая видом зубчатых своих стен, восходящих к небу, и багровых на закате развалин, все еще дымящихся на ветру, мгновенно выглянула, воссозданная воображением, история мавров.

Глинка прижался лицом к оконцу и видел, не стремясь спуститься вниз, городские ворота «Эльвара», ведущие в лабиринт узких, вьющихся, давно опустевших улиц, старый арабский базар, вымощенный узорчатыми арабесками из разноцветных камней, и здание монастыря с надгробным памятником в нем последних завоевателей Гренады, огромные мраморные плиты, на которых высечены сцены из гренадской войны, ангелы, епископы и… какие-то фантастические жаворонки… Глинка всматривался в даль и уже не знал, то ли в памяти его оживало прочитанное им из книги Переса о Гренаде, то ли из рассказов Сенковского о падении арабов, то ли институтский его учитель Джафар дал о себе знать с того света… Старик умер, едва успев рассказать историю Востока и кое-как научив Глинку персидскому языку. Но почему бы не выйти из венты и не направиться туда, к пустынным развалинам старого города? Глинка поворачивается и ловит обращенный к нему недоумевающий взгляд слуги.

— Что привлекло ваше внимание, сеньор?

— Да так… стены Альамбры. Вспомнил историю… — бормочет Глинка.

Как объяснить, почему до сих пор он не удосужился побывать там, а теперь подавлен самим видом Альамбры и книжными воспоминаниями? Или там, на месте, бродя по развалинам, растечешься мыслью? Издали свободнее воображению? Но теперь его тянет Альамбра, и уже возникают в уме отзвуки каких-то старых арабских песен. Он садится на каменную скамью и на нотной бумаге, вынутой из кармана, что-то быстро пишет, к изумлению слуги. Откуда-то доносился тем временем веселый мотив фанданго — самого распространенного здесь танца. Мелькнула в широких дверях снаружи увитая цветами морда осла, звякнули шпоры, глухо стукнули пустые кожаные фляги, и в венту вошли крестьяне.

— Будьте здоровы, — в один голос кланяются они, садятся на скамью, и один из крестьян, самый молодой, предлагая Хозе сигарету, тихо спрашивает, указывая на Глинку:

— Иностранец?

— Русский.

— Купец?

— Нет.

— Кто же?

— Не знаю, хотя у него служу.

— Как же так?

— Путешественник! — небрежно отвечает Хозе.

— Все приезжие — путешественники. Кто он? — настаивает молодой.

— Кажется, музыкант.

Крестьяне оживленно переглядываются. Глинка слышит, как они переговариваются между собой:

— Слуга — морагат, он песен не любит. Ему все равно…

И от этих мельком сказанных ими слов Глинке становится

радостно. Вот и они на его стороне, против неизменно сдержанного с ним Хозе.

— Сеньор, — обращается к нему пожилой крестьянин, — мы продали в городе табак и прибыли сюда повеселиться. К тому же контора дилижансов заплатила нашему товарищу, — он кивает на соседа, — немного денег в уплату той суммы, которая следует за то, чтобы не останавливали в пути карет, и все это мы обязаны оставить здесь, хозяину этой ввиты. Не присоединитесь ли к нам?

Крестьянин — андалузец, на нем короткая бархатная куртка и синие шаровары. Товарищ его, разбойник или, напротив, дорожный охранник, одет беднее, но с тем же щегольством.

Глинка тут же подсаживается к ним. Не спеша входит хозяин венты, неся на деревянном блюде неизменное угощение — салат и сардины. Жена его, чуть изогнувшись, вносит на плече большую бутыль с вином. Глиняные тарелки оказываются па столе, и вот уже кипит веселье. Глинка доволен. Вбегают две девушки с короткими кожаными плетями в руках, видимо только что соскочившие с седел, и в мантильях присаживаются к столу.

— «Соленые», не так ли? — шепчет андалузец Глиике, оглядывая девушек. — Знакомьтесь. Сестры мои.

Глинка не знает этой высшей здесь похвалы женщине. «Соленой» называют здесь женщину, в которой сила и ловкость соединена с приветливостью и простотой.

— Вы хотите сказать, красивые? — подхватывает его замечание Глинка, и ему кажется, что действительно обе девушки чудесны. —

— Нет, — возражает крестьянин. — Им нет нужды в красоте, они «соленые» — они больше, чем красивы… Вы не знаете поговорку: «В теле соленой женщины нет ваты, нет подделок, оно все из крепкого мяса»… Ну, а красавицы, те бывают накрашены и толсты, они не вскочат в седло на скаку…

Он смеется, довольный сравнением, и дружески хлопает Глинку по плечу. Хозе морщится, считая, что хозяин его не заслуживает такой вольности в обращении, да и может обидеться.