Нужно добавить, что, к моему разочарованию, за несколько месяцев до окончания института я выяснил, что полученный с такой кровью и потом диплом нарколога – по сути дела, еще только бумажка, хоть и с золотистой печатью. Этот диплом давал лишь право на... получение настоящего диплома. А для этого требовалось отработать три года в лицензированной наркологической лечебнице и потом сдать сложнейший профессиональный экзамен из трехсот вопросов. И только тогда... Словом, характерная для Америки ситуация: прикладываешь титанические усилия, чтобы взобраться на одну ступеньку, а потом оказывается, что эта ступенька сама по себе ничто и нужна только для того, чтобы поставить ногу на следующую...
Итак, первая работа.
Клиника, ставшая для меня новой землей, имела дело со специфическим контингентом. Ее пациентами были не обычные торчки – junky. И не студенты колледжей. И не добровольно пришедшие. Пациентами были, в основном, наркоманы, отправленные на принудительное лечение судом. Досрочно освобожденные из тюрем или получившие условный срок взамен на согласие лечиться.
С восьми утра и до восьми вечера, вплоть до закрытия наружных дверей, шел безостановочный поток.
Вдобавок, руководство недавно открыло два дома трезвости: купили два небольших здания, расположенных, конечно, не в престижном Бруклин Хайтс, а в неблагополучном Бушвике. Кое-как привели те дома в порядок, чтобы в каждом из них можно было разместить по сто человек. Жить там должны были те, кому после освобождения из тюрьмы некуда было податься, кого уже не ждали родные, от кого отказались жены и дети.
Утром, ровно в восемь ноль-ноль, к зданию подкатывали вэны, груженные пациентами, – их привозили из домов трезвости, пропускали через несколько групповых психотерапевтических сессий и отвозили обратно. А к клинике подъезжали вэны с новыми пациентами. Конвейер был налажен от и до, с максимальной экономией: не было ни одного свободного места ни в машинах, ни в залах, где проходили сессии.
В регистратуре сидели девочки-секретарши,беспрерывно ставили «галочки» в учетных карточках пациентов. Под каждой «галочкой» наркологи ставили подписи в таких количествах и в таких темпах, что руки немели. Бухгалтеры отправляли счета за предоставленные лечебные услуги в государственную компанию медстрахования.
Небольшая клиника гудела как улей: У-у... У-у...
С утра в ожидании приема в коридорах сидели только что освободившиеся из тюрьмы, с рюкзаками и старыми сумками на колесиках. Некоторые из них уже были под кайфом, умудрившись по дороге повидаться с наркодилером.
У-у... У-у...
Вспоминал ли я свои юношеские грезы, тревожившие мое воображение год назад? Когда-то, поступая в школу наркологов, я предполагал, что в недалеком будущем меня ждут встречи с художественными натурами, со звездами, страдающими от наркозависимости: Джим Моррисон, Владимир Высоцкий, Джими Хендрикс!..
Вот уж поистине все относительно в этом мире! С какой грустью я теперь вспоминал своих милых однокурсников! Почему я когда-то столь опрометчиво причислил их к уличной шпане, к хулиганам и уголовникам! Ай-яй-яй! Какими добрыми, отзывчивыми, благовоспитанными они мне теперь казались! Пузатый артист Рауль, загадочный тихоня Кевин, сентиментальный Роберт! Мой «американский брат» Марк! Где вы? Как же я, невежда, не смог оценить ваших достоинств? Да вы же, оказывается, были лучшими из лучших, первыми из последних. Самыми способными и упорными, сумевшими подняться на первую ступеньку из такой грязи!
Все нынешние пациенты сливались для меня в одно размытое лицо. Независимо от их расы и национальности. Среди них были афроамериканцы, белые, латиноамериканцы. Но чем-то все они были похожи друг на друга. Убогой ли одеждой? Огрубевшими лицами? Повадками? Прокуренными, испитыми голосами?
Больше всего меня поразили не их манеры и не внешний вид. Поразило содержание их речей. Нет, никто из них не орал и не призывал к насилию. Они никому не угрожали. Отнюдь нет. Скорее, их речи напоминали речи... философов, мыслителей.