Глаза Фемиды

По прибытии группы захвата в Сургут, Колонтайца водворили в ту же камеру, из которой он так недавно сбежал. После таежной избушки, вонючая камера показалась Колонтайцу обжитой и даже уютной: светила электрическая лампочка, было довольно тепло, а немногочисленные ее обитатели пили настоящий грузинский чай и уважительно угощали им Колонтайца, который казался им пришельцем из другого мира. Теперь можно было не заботиться о ежедневном пропитании, заготовке дров и прочих мелочях жизни. За него это будет впредь делать «Хозяин» в течение назначенного судом срока. С этой своей грядущей участью Колонтаец почти смирился и на время успокоился. Мелкотравчатые аборигены каталажки уступили ему лучшее место на нарах, Колонтаец с наслаждением растянулся на них и уснул сном праведника и невинного страдальца за правду. Снился ему Паша Няшин, страшные хантыйские идолы и мертвый Евсей Клейменов с чашей золота. «Зачем не похоронили вы меня между могил моих товарищей на глубину сажень? — спрашивал он. — За это не найдете вы царского золота и никто его не найдет во веки веков. Аминь».

«Раз ты эту кашу заварил, то сам ее и расхлебывай, — отчитывал капитана Ермакова начальник райотдела. — Это именно по твоей телеграмме, мы не разобравшись, этого бича задержали, а он возьми да и сбеги. Теперь твой протеже со стрельбой на весь округ шухер устроил, перед райкомом не оправдаться. Если ты этого бродягу не сумеешь закрыть, уволю по несоответствию. Не забывай, что на тебе нераскрытое убийство Батурина висит. Если хочешь дальше служить — старайся». И Ермаков старался.

На первом же допросе, который вел легко установивший личность арестованного, капитан Ермаков, Колонтаец дал признательные показания относительно своего побега, спровоцированного, якобы, исключительно ротозейством сопровождающего милиционера. По легенде Колонтайца, бежал он без подготовки, не имея сообщников и неведомо куда, лишь бы подальше. Оказавшись на берегу протоки, окликнул, с трудом выгребающего против течения, рыбака и напросился в гребцы. Рыбаком, якобы, оказался Евсей Клейменов, который укрыл и приютил Колонтайца на зиму, ничего не спрашивая, кроме помощи по домашним делам: вода, дрова и прочее. Жили спокойно, мирно молились господу по старым книгам. Да на беду на танкетке нагрянули геологи, которых, любивший покой, Евсей встретил неприветливо и, угрожая ружьем, попробовал завернуть назад от дома. В ответ на это геологи бросили гранату, а Евсей с перепугу выстрелил. Колонтаец, чтобы не допустить трагедии, геройски вырвал у Евсея ружье. Но геологи все равно перепугались и укатили, предательски уманив за собой собаку. От испуга или от тоски по Орлику, Евсей вскоре лег в свой любимый гроб умирать, оставив Колонтайца сиротствовать. Но отпеть новопреставленного Колонтаец не смог из-за неумения и потому не торопился хоронить. Но долго Евсею спокойно пролежать в нем не пришлось, потому что в аэросанях приехала милиция и все перетрясла, устроив везде тарарам, который и мертвого поднимет, не то, что голого из бани выгонит.

Свидетели в своих показаниях сбивались. Александров показал, что стрелял из винтовки Колонтаец, а уж потом геологи бросили между ним и вездеходом толовую шашку, исключительно из самообороны. Петрухин утверждал, что стрелял из дробовой одностволки человек, одетый в хантыйскую оленью доху. Был ли это Колонтаец, утверждать точно не может, поскольку сквозь запорошенное стекло лица различимы плохо. Кто кинул толовую шашку — он не видел, так как сидел за рычагами машины и ему было некогда отвлекаться. Пацевич заявил, что стрелял по ним из двустволки человек хантыйского обличия и в оленьей дохе. И если бы ему удалось его еще раз увидеть, то тогда опознал бы уверенно. Причиной выстрела он считает охотничью лайку, Орлика, которого эти двое у них с Петрухиным переманили или украли. Толовую шашку бросил он, Пацевич, ради самообороны и, чтобы предупредить выстрел из второго ствола. Шашки они всегда берут с собой в рейсы по тайге, для расчистки завалов на дорогах.

На вопрос о собаке, Колонтаец пояснил, что истощавшая от голода собака сама к ним прибилась и осталась жить. А как ее зовут, он узнал лишь когда приехавшие геологи ее окликнули. Больше ничего рационального из перекрестных допросов и очных ставок извлечь Ермаков не смог, как ни бился. Сырпин же требовал ежедневных докладов о ходе следствия, которое само собой, без его вмешательства, шло в нужном направлении: никакой банды и перестрелки не обнаруживалось, а произошло мелкое столкновение из-за украденной собаки.