Глаза Фемиды

«Да ведь это же наш Орлик!» — опознал его Петрухин. — «Точно, — согласился Пацевич. И повернувшись к начальнику пояснил: — это наша лайка. Ее у нас осенью украли вот эти двое. Сейчас мы с ними поразбираемся».

Разборки в тайге с неизвестными не входили в расчеты начальника экспедиции. Александров за годы таежных скитаний прекрасно уяснил чем такие разборки чреваты и как порой кончаются. Потому он и стал начальником, что научился осаживать своих не в меру горячих помощников и принимать трезвые решения, подумав предварительно. Так он поступил и на сей раз. «Стой, Петрухин. Оглядимся. Надо узнать, что это за люди», — последовала команда. Петрухин дернул рычагами и тягач застыл, не доехав метров сорок. Пацевич откинул боковое стекло, высунулся и заорал: «Орлик!» Радостно взвизгнув, Орлик бросился к вездеходу и заплясал на задних лапах у форточки, норовя запрыгнуть внутрь.

«Это те самые, что мою юрту сожгли и лабаз пограбили, — заволновался Няшин. — Видишь, Орлик их за своих признает. Я этих бандитов к себе на порог не пущу. Пусть у костра померзнут, как мы с тобой той ночью». И взял двустволку на изготовку: «Уходите без разговоров, а то прицельно стрелять буду!» Весь решительный вид охотника не предвещал ничего хорошего.

«Приехали, называется», — огорченно проворчал Александров и приготовился выждать, пока охотник слегка поостынет. Заворачивать назад, на ночь глядя, не входило в его расчеты. Ночью спать полагается, а не по лесам плутать. К тому же метель подымается. Нет, от избы уезжать нельзя никак.

В расчеты Колонтайца знакомиться с приезжими, кто бы они ни были, никак не входило. Он не забывал, что и сам он беглый, беспаспортный, подозреваемый в убийстве и ограблении, неплательщик алиментов, псих и вообще бесправный на этой земле человечишка, которого можно привлечь к ответу не по закону, а «за здорово живешь», не то, что за вооруженное сопротивление властям. К тому же, Колонтаец всей спиной ощущал присутствие в сарае еще не захороненного покойника, от наличия которого следовало ждать одних неприятностей и милицейских разборок. А вдруг экспертиза покажет, что он задушен? Оправдывайся потом, что не тобой. Антон о таких делах успел понаслышаться. Поэтому он тоже, вслед за товарищем, предупредительно поднял винтовку: «Стойте, вперед ни шагу! Кто такие?»

«Геологи! — в ответ замахал рукой Александров. — Мы проездом, завтра дальше двинемся, пустите переночевать».

Вот это — «дальше двинемся» переполнило чашу терпения давно уже закипавшего Няшина. Дело в том, что дальше по остяцким понятиям двигаться уже некуда, незачем и вообще нельзя, особенно русским, да еще и на транспорте. Невдалеке, за Чертовым болотом, начиналось шибко священное место, в котором на Шайтан-горе в специальных лабазах втайне сохранялись главные боги окрестных мест. Не только из ближних, но и из дальних мест приходили к ним на поклон ханты и каждый с подарками: пушниной, деньгами, посудой, оружием. За долгие годы много там чего накопилось и не зря. Случился однажды у отца Паши — Спиридона Няшина — недобычливый сезон. Долго болел Спиридон, а когда встал на ноги — пушной промысел кончился. Без пушнины нет денег, а в долг сельпо муку и соль не отпустит, чаю и сахару не даст, ситца на рубаху не отмеряет. А ребятишки за спиной пищат, и жена ворчит. В таком случае — хоть сам помирай. И отправился тогда Спиридон за помощью на Шайтан-гору, к идолам. Просить пушнины из числа подношений, взаймы. Клятвенно пообещал им в следующем сезоне все вернуть, еще и с прибылью. Не отказали ему болваны, промолчали. Взял Спиридон у них меха посвежее да и сдал в заготконтору, чем и план выполнил и пропитание семье добыл. А в следующий сезон постарался, чтобы свое слово выполнить. А иначе беда: если не боги накажут, так соседи не пожалеют. Им ведь тоже в эту сберкассу иногда обращаться приходится. Но русских к Шайтан-горе и близко подпускать нельзя, особенно этих: все выгребут, да еще и сожгут. А ответ Паше Няшину держать придется: если видел, что идут куда заповедано — зачем пропустил? Вот потому Паша и взвел курки, чтобы из кабины видели: «Назад не повернете — стрелять буду! Вы у меня юрту сожгли!»

«Да кто он такой, чтобы мне, государственному человеку, на дороге вставать и угрожать оружием! — возмутился Александров. — Пацевич, пугни его!» Пацевич поджег бикфордов шнур от папироски и бросил толовую шашку в снег между вездеходом и Пашей. От взрыва попадали на землю не только снежные шапки с деревьев, но и Паша с Антоном. Однако Няшин не зря служил в пограничниках: у него сработал рефлекс ответного выстрела. Картечью вдребезги разнесло фару-искатель на АТЛке. На это резко среагировал Петрухин: не стал дожидаться повтора и развернул вездеход на месте. Тем временем Антон бросился к Няшину и вырвал ружье: «Не смей стрелять!» Оглянувшись назад, Александров и Пацевич в снежной пелене разглядели бородатого русского с ружьем в руках и ханта на снегу.