Глаза Фемиды

Чтобы обеспечить преимущественный доступ к обедам для работников рыбозавода и не допустить в очередь к раздаче постороннее население, к торцовой стене обеденного зала Т-образно пристроили обычные сени, но с двумя противоположно, по образцу проходной, расположенными дверями: одни на улицу (для посторонних), другие на территорию завода (для рабочих), третьи — непосредственно в зал. Колонтаец и сопровождающий его сержант зашли через уличные двери и повернули направо — в торговый зал. По годами сложившейся традиции, предполагалось, что сначала милиционер со всего снимет пробу, попросту говоря покушает. За это время проворная повариха наскребет в два эмалированных ведра с крышками чего бог послал: каши или рыбы, или рыбы с кашей и квашеной капустой. Обычно у сердобольной набиралось всего много. В другое ведро — чай без сахара. Нести хлеб обычно доверяли сержанту: пусть работает, пока наган не доверили. Когда получит наган, тогда на него другие пахать будут.

Сержант не торопясь покушал, со вкусом закурил, недовольно посмотрел, как Колонтаец согнулся под тяжестью ведер, с видом одолжения принял две булки хлеба и приказал административноарестованному следовать за ним. Колонтаец последовал с покорным видом, но чуток приотстал. И едва сержант оказался на крыльце сеней, ногой захлопнул за ним дверь и задвинул грубую деревянную задвижку. Не успел сержант опомниться и понять происшедшее, как Колонтаец уже выскочил через противоположную дверь на территорию рыбзавода, затворил ее за собой и заткнул в пробой палку. Теперь милиционеру чтобы догнать беглеца, следовало бежать вокруг забора до проходной — метров триста. Но и беглец ждать не будет и успеет спрятаться в лабиринте заводских построек, так, что с собаками не сыщешь. Сержант еще покричал, постучал в закрытые двери, помахал руками и пошел докладывать о побеге.

Вопреки ожиданиям сержанта, Рыбаков на него не очень орал, а даже как бы обрадовался: «Бог шельму метит. Ну вот, Миронов свой первый срок за побег и кражу ведра честно заработал. Пара лет ему теперь обеспечена, если еще чего не натворит. Возьми Еперина, походите по цехам, может, ваш бегун там объявится, тогда волоките его сюда. А не отыщется, так кобыле легче — сам придет. Зимой-то никуда он не денется: как с подводной лодки».

Между тем, Миронов, не выпуская из рук ведра с кашей, добежал до пирса и юркнул под причал, в хитросплетение свай. «Паша, ты где?» — осторожно позвал он. «Я здесь, однако, — отозвался Няшин. — Ступай сюда». Миронов пригляделся и различил в полутьме на бревнышке Няшина и рядом, на воде большой облас с поклажей. Миронов присел рядом с другом и предложил: «Кашу есть будешь? Еще горячая, с рыбой». «Давай поедим, — согласился Няшин. — Дорога впереди дальняя. Однако, если хорошо грести, нас не догонят».

Поели. Москвич отложил ложку и неожиданно предложил: «Ведро, однако, обратно вернуть надо. Если не отнесешь — скажут украл. Статья за это. И мужики наши в камере кашу ждут, голодные. Я, однако, понесу, скажу, что у проходной нашел, если спросят». — «А может — не надо? Ведру рубль цена», — засомневался Колонтаец. «Воровать нельзя, — отрезал Няшин и поднялся с места. — Ты подожди меня, я скоро: отнесу и вернусь».

Ожидание Колонтайцу показалось долгим.

Глава восьмая. На реке бога

Север — воля, надежда, страна без границ.

Снег без грязи, как долгая жизнь без вранья.

Воронье вам не выклюет глаз из глазниц,

Потому, что не водится здесь воронья…

В. В. Высоцкий

«Торым аган», что по-хантыйски значит, река бога, взяв свое начало из снеговой лужи на сибирских увалах, резво течет по моренной гальке прозрачными струями прямо на юг, ласкает тайменей на перекатах, собирает к себе приблудные ручейки, наливается их силой, ширится, темнеет, напитавшись влагой торфяных болот, потом, разбогатев от их вековой сырости, украшает себя ожерельем островов и бесчисленных проток, путается в великом множестве притоков и родников и раздобрев вконец, едва шевелится в рукавах почти стоячей водой, под молчаливое одобрение сотен знакомых и незнакомых озер и стариц, таких же ленивых и неподвижных снаружи. Однако внутри, под его черненого серебра водной поверхностью, идет невидная постороннему глазу жизнь и борьба. Вот черный веслоногий плавунец торопится отобрать зазевавшегося малька у личинки стрекозы. Золотистый, крутобокий язь, которому надоела их суетливая возня, не мешкая глотает обоих, а подоспевший ко времени окунишка успевает украсть малька, но сам попадает в брюхо жадной по осени щуки. А не утолившая голод, хищница всплывает ближе к поверхности, чтобы наказать некстати разыгравшегося чебачишку. Бросок — и малявка в пасти, но острая боль пронизывает щучью челюсть…