Глаза Фемиды

Когда Шершнев и Хозяинов письмо прочитали, то сначала перепугались, а потом переругались между собой. Зачем, говорят, сами на переговоры не пошли, без лишних свидетелей. Теперь этого письма во ВЦИК не утаить (за такое и к стенке прислонить могут), поневоле ему придется против самих себя ход давать. Приедут проверять: факты и подтвердятся. Ясно что по головке не погладят. Душить надо контрреволюцию в самом зародыше, пока она по всему Северу не расползлась. И зачем только остяков грамоте учили, на свою голову. Писателей, мать их и так и этак.

На этом Шершнев с Хозяиновым помирились и отплыли в райцентр принимать меры, оставив рыбаков промышлять одних. Вот тогда таежники и появились, чтобы прогнать незваных со священной земли и озера. Те уехали, но попросили культбазу не сжигать. Никто и не собирался ее жечь — чем бревна виноваты, пускай стоит, может, еще сгодится.

А дальше все случилось как по-писаному. Приехал из Остяко-Вогульска Сирсон, снял с работы и Хозяинова и Шершнева, но в партии оставил. Такие кадры партии ой как нужны — в другом месте сгодились. А на Нум-то отправили вооруженный отряд под командой Астраханцева с приказом: шаманско-кулацкий бунт подавить силой, патронов не жалеть, участников арестовать, идола их главной богини Вут-Ими сжечь, чтобы неповадно было местным Советам ультиматумы предъявлять. А потом озеро обловить дочиста.

Астраханцев с отрядом старался, что есть сил: жег юрты и идолов, стрелял людей и собак, искал Великую богиню Вут-Ими. Но коренных охотников, которые с детства среди дикого зверья выживают, запугать нельзя, разозлить — можно. Когда оправились остяки от первой растерянности, сумели собраться и захватить карателей. Трудно остановить руку разгневанного, да и некому оказалось. Каждый пострадал от этой власти. А отыгрались на карателях: пятерых казнили, немногим едва удалось уйти. А остякам куда деться? Тайга большая, а уйти некуда.

Советская власть ничего не забыла и не простила: выждав время, в тайге стали отлавливать заговорщиков по одному и малыми группами. Народ-сила, когда он вместе. А на промысле вместе делать нечего — только зверя распугивать. Так, по одному, по два и повыдергали охотников от семей. Брали всех подряд, без различия: виноват — не виноват. Кто-нибудь да попадется. Считалось, что лучше десять невинных в тюрьме, чем один виноватый на свободе. Специальная тройка в составе Чудновского, Сирсона и Булатова, особо не разбираясь, вершила дело: кого в тюрьму, кого в лагерь, кого и к стенке. Лес рубят — щепки летят.

Николку Неттина тогда тоже в тайге поймали и арестовали в числе многих прочих. И хотя он никакого участия в казымских событиях не принимал и находился далеко от Нум-то, его, как шаманско-кулацкий элемент, больше не выпустили. Он сам убежал.

- Как это было? — поспешил проявить любопытство Миронов.

— А очень просто. Неттин был великим шаманом. Нарисовал углем

на стене лодку, сдернул ее со стены, сел и уплыл. Шаманы так умеют. Больше его никто не видел.

- Здорово, — с трудом скрыл иронию Миронов. — Мне бы такую лодку. Я бы тоже уплыл, так далеко, чтоб меня никогда не увидели.

- Правда? — почему-то обрадовался Няшин. — У меня есть такая лодка, слушай… — И жарко зашептал Миронову на ухо.

Глава седьмая. Побег

Был побег на рывок —

Наглый, глупый, дневной, —

Вологодского — с ног,

И — вперед головой.

В. В. Высоцкий

На следующий день, по команде: «Няшин, — с вещами на выход», Паша ушел освобождаться. На то, что он прихватил с собой вещмешок Миронова никто не обратил внимания. За своими вещами каждый сам смотреть должен — здесь нянек нет. А дальше все шло обычным чередом: перекличка, чай-хлеб и на работу.

Вечером кормили основательнее — остатками из рыбозаводской столовой.

За кормежкой в столовую каждый раз в сопровождении милиционера ходил, по установленной самими арестантами очереди, кто-нибудь из пятнадцатисуточников. На этот раз сам вызвался Миронов. Никто не запротестовал: за целый день на холоде и без того устали.

Столовая рыбозавода построена так, чтобы можно было кормить и своих рабочих, и посторонних с улицы, если такие объявятся. Поэтому главный фасад выходил окнами, непосредственно, на пыльную и пустынную улицу, в конце которой находились главные присутственные места: суд, прокуратура, отдел милиции и райрыболовпотребсоюз. А дворовой фасад столовой тоскливо смотрел закопченными стеклами на огороженную высоким забором территорию завода, на которой беспорядочно теснились почерневшие от дождя бревенчатые корпуса цехов, тесовые склады, штабеля пустой ящичной тары, ржавые от соли конвееры, провонявшие аммиаком холодильники, пустынные тоскливые эстакады и причалы.