Глаза Фемиды

Между тем, наливают по первой из кувшинов. Пригубил я ихнее вино из стакана и сильно мне оно не понравилось. Тогда задаю вопрос по существу: «А что, кроме этой кислухи, в вашей Бессарабии ничего не пьют? Как бы от нее у меня в желудке какая-нибудь холера не забродила. Покрепче, говорю, чего не найдется? Хоть полстаканчика?» Запереглядывались хозяева от своей несообразительности, видно, что застеснялись своего промаха. Уверяют, что принесут покрепче и не полстаканчика, а сколько угодно. Мол, не догадались, что цуйку можно больше, чем вино уважать. Эта их недогадливость сильно мне не понравилась, но сдержался, терплю. Улыбку изобразил и согласился: несите. Вскоре принесли, налили полный стакан. Опрокинул я его с огорчения и должен заметить, что эта цуйка мне сильно не понравилась — рядом с «Московской» или «Столичной» поставить нельзя — не устоит. Но крепкая настолько же насколько и вонюча. Ищу глазами чем бы закусить привычным, вроде соленого огурчика.

А на столах — представить трудно — все есть: курятина вареная и жареная, зелень любая, фрукты всякие, вплоть до винограда, груши, яблоки, а огурцов солененьких, любимых моих — нет и в помине. Оказывается — не солят! Свежими пользуются. И сильно мне это не понравилось. Так и сижу не закусивши. Тем временем по второй наливают. Мне опять-таки цуйки. Я стерпел. Все выпили — и я с ними. После второй, глаз у меня заострился — оглядываюсь по сторонам. Боже ты мой! Сижу как в плену: ни одной русской рожи. Чуть что, случись заваруха — некому мой тыл прикрыть. И сильно мне это не понравилось.

Однако недаром мы из Сибири и нас без рукавиц не лапай — ознобишься. Решил я не выжидать, чем все это кончится. И без того понятно, что дракой. Какая же свадьба без драки. Поднялся я тогда над столом во весь свой рост, прокашлялся, чтобы чернота вокруг замолчала да и задаю свой главный вопрос: «Добром сознайтесь — у вас тут во время войны партизаны были?» Затихли за столом. Вижу: попал в самое яблочко. Молчат все, переглядываются, смущаются, и не хотят отвечать. Тогда для непонятливых, я вопрос свой повторяю погромче и с упором. Гляжу — дошло, наконец, что я интересуюсь не от безделья и отвечать все равно придется. Нашлись храбрые, поясняют мне, что партизан у них в войну не встречалось, да и быть не могло, поскольку их территорию немцы не занимали, а только свои — румыны. У них и язык тот же. Сильно мне этот ответ не понравился. Не стал я его до конца дослушивать, оборвал, говорю: вижу я, что вы за люди. Мы немецких фашистов били, крови и жизней не жалея, а вы за нашей спиной прятались и с румынскими фашистами братались! Антонески поганые! У вас с ними не только язык — кровь одна! Не было у меня такой родни и не будет. Вовка, неси мой автомат — мы с ними посчитаемся!

Дернул я скатерть — так все со стола и посыпалось. Кто-то молодой на меня кинулся, но напоролся на кулак и согнулся пополам. Вовка вскочил и спину мою прикрыл — не зашли сзади. Остальные дрогнули и по саду попрятались — не вояки. И сильно мне их трусость не понравилась. Аж голова кругом пошла.

Утром очнулся я на диване, вижу рядом на табуреточке противоядие в стакане и помидорчик красенький. Выпил я, и цуйка мне опять не понравилась. Тогда я и говорю сыну: «Собирайся домой». — «Да уж собрался, — отвечает. — Все равно мне здесь жизни нет и не будет. Сильно мы здешним людям не понравились… Софья остается…»

Так Владимир Романов вернулся в свою старую квартиру. В свою, да не совсем. За время его отсутствия, дочка успела выскочить замуж и соседством с папашей в проходной комнате слегка тяготилась, хотя и не высказывалась. Чтобы не мешать молодым, Владимир вечерами домой не спешил. На счастье выяснилось, что заброшенные им лодка и мотор никуда не делись и ожидают хозяина на лодочной станции. Заплатив за хранение, Романов снова вступил во владение ими и посвятил реке все свободное от адвокатской практики время.

Надеюсь, теперь моему читателю станет понятно, почему Романов охотно покинул компанию судей и принял предложение завернуть к реке: искупаться и все прочее. Дома его никто не ждал.

Глава третья. Уха для иностранцев

Сидим мы как-то, братцы, с африканцем.

И он мне, понимаешь, говорит:

В российских водах холодно купаться,

А потому здесь неприятно жить.

Зато, говорю, мы делаем ракеты,

Перекрываем Енисей,

И даже в области балета

Мы впереди планеты всей.

Ю. Визбор