Главред: назад в СССР 2

— Значит, так, — начал я. — Человек пришел в парк и попал в будущее. Рядом — вроде как привычный городской дом культуры, а вокруг все как будто бы из другой вселенной. Словно уже будущее наступило. Счастливое будущее, без войн и людского горя…

Я говорил и смотрел краем глаза на Ивана. Он слушал меня теперь с хорошо заметным недоверием, сомневался, что я говорю с ним всерьез, а не издеваюсь. Интересно, почему у людей такой скепсис, когда ты говоришь о чем-то хорошем? Вот я еще из своего времени помню: начнешь критиковать родной город, свою страну, вообще ситуацию в мире — и тебя сразу с удовольствием подхватят. Но стоит заметить что-то хорошее или хотя бы просто помечтать… И все, тебя уже считают в лучшем случае наивным романтиком, в худшем — пропагандистом. Печально.

— А приходить туда кому можно? — Иван вырвал меня из непростых мыслей. — Ну, я к тому, что только спортсменам? Или, к примеру, пенсионерам и мамам с детьми? Владельцам собак?

— Всем можно, — ответил я, внимательно глядя, как художник принялся что-то набрасывать на листе. Сначала медленно, словно нехотя, потом все более ускоряясь. — Пешком, на велосипеде, на роликах… На электросамокате.

— Точно, это же будущее, — усмехнулся Ваня, не отрываясь от своего эскиза.

Линии на бумаге принялись складываться во что-то смутно знакомое. Сам того не планируя, художник творил на листе настоящий парк будущего. Не футуристичную фантазию, а нечто приближенное к тому времени, откуда я перенесся сюда. Извилистые дорожки с твердым покрытием, всюду урны для мусора… Форма разве что странноватая, но это не главное. Детская площадка, где папа и малыши запускают какой-то аппарат — на квадрокоптер похоже. Велосипедист едет по выделенной дорожке, обгоняя пожилую супружескую пару, следом пионер на самокате с моторчиком. Тут я невольно улыбнулся. А вот девушка со смутно знакомыми чертами выгуливает собаку…

— Как-то так, — Иван протянул мне готовый рисунок, а в его глазах уже разгорелся азарт.

Он выпрямился, губы сложились в гордую улыбку создателя, довольного своим детищем. И я понял, что он действительно увидел будущий парк, а вовсе не отработал для галочки мое задание.

— Споемся, — кивнул я, процитировав один старый известный фильм. — Говорите, можете приступить хоть сейчас?

Глава 33

Передача власти в газете прошла безболезненно, мы с Хватовым даже довольно тепло попрощались. Следующий номер получилось собрать быстро, потому что большой запас материалов остался из-за спецвыпуска. Даже опять кое-что пришлось отложить. Но статью нашего юнкора Юльки Бессоновой я все же туда поставил, как и обещал.

Ваня, бывший муж Аглаи, оказался своенравным работником, однако рисунки делал отличные, и это было для меня намного важнее. С самого начала я ему объяснил, что в творчестве даю зеленый свет, однако в исключительных случаях имею право безоговорочного вето. К примеру, если рисунки получаются слишком жестокими, излишне абстрактными или чересчур оппозиционными. Объяснил ему, чего точно следует избегать, и предупредил, что в таких случаях «резать» буду жестко. И еще мы с художником сразу оговорили два основных типа иллюстраций: вольный, когда он сам творит, а я не ограничиваю никак, и прикладной, когда я даю четкое задание. Ваня, конечно, побурчал, что хотел больше свободы, но по большому счету моим подходом остался доволен.

Можно было бы, конечно, полностью отпустить вожжи, я сам никогда не любил ограничения. Но даже у свободы должны быть рамки. Помню, я где-то читал, что это сродни акробатическим трюкам в смирительной рубашке — если ты профессионал, то сумеешь это доказать при любых вводных. А еще у меня в университете был такой опыт: как многие на филфаке, я писал лирику, причем старательно в силу возраста ломая шаблоны. Чувствовал себя эдаким революционером пера и бумаги. И как-то раз показал свои опусы преподавателю с кафедры теории литературы. Тот почитал мои ломаные строфы и, как человек тактичный, указал мне, что я смешиваю в одном стихотворении винегрет ямба с хореем, залезая в амфибрахий, и с этим надо бы поработать. Я гордо ответил, что у меня экспериментальная поэзия, в каждой строфе свой размер. И тогда профессор произнес фразу, которую я запомнил на всю жизнь: «Вы должны четко решить, экспериментируете вы или сочиняете стихи». В итоге сочинять и писать я начал статьи.

В целом «Андроповские известия» работали как отлаженный механизм, их с интересом читали, и мне даже прислали из Калининского обкома почетную грамоту. Вручал ее Анатолий Петрович в торжественной обстановке, и теперь мой редакторский кабинет украшала первая профессиональная награда этого времени. Надеюсь, что не последняя. Нет, не так — я уверен, что будут еще, и много.