“Земли, что лежат за небесными стенами под знаком белого креста, освящённые многими трудами, переходят в дар твоему народу. Ты отведёшь туда своё племя, и вы будете в поте лица своего возделывать растения, продолжив великое дело, начатое до вас. А я, глас Божий, дам вам знаки, чтобы вы могли сохранить и передать историю Его, и великие знания Его, детям и внукам своим…” Внезапно величественные слова прервались, и Фил Филлипс чарующе запел: “Ангел, мой ангел”. Поражённый красотой, так не к месту зазвучавшей песни, старик, удивлённо открыл рот. Но не прошло и десяти секунд, как прежний голос, как показалось Ишмаэлю с трудом прервав чудную мелодию на полуслове, продолжил, будто и не останавливался: “…Дабы по этим законам жили они и их следующие поколения во веки веков”. Говоривший вновь замолк, а старик, прислушавшись пару секунд, и не дождавшись великолепной песни, которую, ему очень хотелось послушать вновь, покорно склонил голову, и произнёс: “Я исполню всё, что ты велишь”. “Да будет так”. – громогласно прогремел голос. “Да будет так”, – пролепетал старик, снова уперевшись лбом в пол. И тут же чарующая неведомая мелодия, заиграв с того же места, где и прервалась несколько секунд назад, снова заполнила собой душное пространство тёмной пещеры.
Яркий свет иллюминатора начал тускнеть и вдруг, будто передумав, начал разгораться снова. И уже совсем другой голос, перекрывая созданное песней волшебство, негромко произнёс: “Не слушай его, есть другая мудрость. Я научу, как жить дальше, ведь всё это благодаря мне…” Внезапно голос умолк, будто кто-то закрыл рот говорящему, и нестерпимо-яркий круг иллюминатора снова начал медленно гаснуть вместе с затихающей песней. Когда всё смолкло и тусклый факел снова стал единственным источником света в заполненном мусором пространстве пещеры, едва освещая пространство рядом с стариком, Ишмаэль произнёс: “Истинно благодать сошла на народ наш”.
Поднявшись с колен, он поспешил к выходу, не доходя до которого внезапно замер, и обернулся на тёмный иллюминатор бронированной двери. Постояв так пару секунд, Ишмаэль негромко повторил пару первых строк задевший его за живое песни. Подождав еще какое-то время, и так и не дождавшись повторения очаровавшей его мелодии, он с долей сожаления протиснулся между камнем и стеной, и выбрался к ожидавшим его появления соплеменникам, сидевшим прямо на земле у входа.
Едва старик появился из-за камня, люди дружно поднялись на ноги. “Бог един! – громко крикнул Ишмаэль соплеменникам, обступившим его плотным кольцом. – И теперь мы избранный народ Его!” Не проронив ни звука, все переглядывались, не зная, радоваться или печалиться услышанному. А старик заговорил снова: “Она не лгала нам, – указав на Эву, сказал Ишмаэль, – тело Каяфа там, и глас Божий велел предать его земле. А она прощена должна быть, как Бог простит и нам грехи наши”. Ни один возглас не прервал старика, когда люди, не понимая радоваться или горевать, затаив дыхание слушали старика, который между тем переведя дыхание, продолжил: “И поведал мне глас, что так-как Он убил Каяфа, то по законам данным предками, отныне он наш хекавар на земле и на небе. И теперь дарована нам отныне земля, лежащая под белым крестом за небесными стенами. И мы, покорные воле Его, уйдём туда и в достатке, будем жить, продолжив труды Его, и чтить будем волю Его во веки веков”.
Закончив говорить, старик дал знак, и несколько мужчин, отправившись за телом Каяфа, скрылись за камнем, закрывающим обильно укрытый вьющимися сухими ветвями кустарника вход пещеры.
Спустя некоторое время торжественная процессия отправилась обратно в деревню. За шагающим впереди Ишмаэлем, едва слышно мурлыкающим музыкальны фрагмент так понравившейся ему мелодии, мужчины унесли мёртвого хекавара. Следом ушли и все остальные. И лишь Эва, осталась в одиночестве на площадке перед входом. Словно желая услышать того, кто находился сейчас там, в глубине пещеры, она подошла и осторожно положила руку на перекрывший вход камень. “Будь бы сейчас жив отец, – подумала женщина – он наверняка бы гордился мной.” Ведь пусть даже не нарочно, а спасая свою жизнь, но она помогла своему народу, во-первых избавиться от правления жестокого Каяфа, а во вторых нашла место, в котором жизнь её соплеменников, хотя они пока этого и не знают, точно будет не в пример легче прежней. К тому же, возможно ей даже удаться продолжить дело мудрого Ноаха, и убедить людей заняться земледелием.
Но ничего бы этого не случилось, если бы не её бедный муж. “Он любил меня” – сказала она себе. И именно это его чувство, в результате решив казалось бы неразрешимые задачи, помогло выжить и ей, и детям. Эва хотела бы многое, очень многое сказать ему. Поблагодарить за сыновей, и за то что жива, и конечно же за то, что народу её досталось царствие Отца его, построенное под сенью креста, который как она твёрдо решила, теперь навсегда будет с ней.