Гладиаторы

Нарцисс порылся в ящике стола и вытащил оттуда кусок пергамента с печатью. Марк взял пропуск, и Нарцисс, приоткрыв дверь, крикнул:

— Эй, Харипп! Где ты, ленивец? Проводи господина к дому Гнея Пизона, негодник…

* * *

Гней Пизон жил богато: двухэтажный дом его за каменной оградой был выложен плитами из каррарского мрамора, а колонны портика, окружавшего дом, похоже, состояли из мрамора целиком. Дом Пизона надежно охранялся: раб-привратник, выслушав Марка, вместо того, чтобы пойти доложить о нем своему господину лично, послал к Пизону другого раба, оставшись у двери, словно опасаясь, как бы Марк не перемахнул через ограду. Но вот разрешение войти было получено, и рабы повели Марка в дом.

Человек в желтом плаще отступил в тень дерева — кто знает, как долго будет торчать этот переросток в доме сенатора…

* * *

Вестибул соответствовал наружности дома Пизона, здесь все блистало богатством: стены вестибула, вдоль которых висели светильники из серебра, были расписаны сценами охоты; вдоль стен на мраморных подставках стояли вазы — апулийские, флиаковские, пантикопейские, — одна лучше другой; коринфские колонны поддерживали высокие своды. А у двери в атрий стоял лицом немолодой уже, но телом с виду еще крепкий человек в одежде воина: короткой, до колен, тунике и панцире, с коротким мечом на поясе. Хмурым взглядом проводил воин Марка, которого рабы быстро провели через вестибул. «Должно быть, телохранитель», — подумал Марк, покосившись на воина перед тем, как войти в атрий.

В атрии Марка ждали: едва только он переступил порог, навстречу ему шагнул человек в тоге сенатора.

— Добро пожаловать в дом Пизонов, Марк Орбелий! — с благожелательной улыбкой проговорил Гней Пизон. Однако глаза его не улыбались.

Гней Пизон, римлянин лет сорока, был человеком крупным, но не тучным. До недавнего времени ему не были чужды физические упражнения, возможно, поэтому он и не был пока что окутан жиром, подобно большинству своих коллег-сенаторов. Правда, теперь Гней Пизон не смог бы одержать верх в схватке, подобной той, в которой он участвовал два года назад (тогда ему по прихоти Калигулы пришлось выйти один на один с пантерой, вооружившись только ножом, и он оказался победителем), но Пизон все же кое-что мог. Во всяком случае, так казалось ему самому. Однако его друзья, пожалуй, не согласились бы с ним: они знали, что после первого же распитого совместно кувшина рука его становилась так нетверда, что трудно было бы ожидать от нее твердости в ситуации, сопряженной с опасностью. Ведь опасность, как известно, способна пьянить, то есть устраивать сумятицу в мыслях ничуть не меньшую, чем вино.

Хотя нам и удалось кое-как рассмотреть сквозь тогу тело сенатора, до души его было добраться куда сложнее.

— Я хотел бы видеть Орбелию, любезный Пизон, — вернув Пизону улыбку, произнес Марк.

Из коридора, который вел в глубь дома, послышались торопливые шаги.

— А вот и она, — сказал Пизон с усмешкой и широким жестом показал туда, откуда доносились шаги, как бы давая тем самым понять, что разгадал под вежливостью Марка настороженность и смеется над ней.

И действительно, шаги эти принадлежали Орбелии. Стремительно влетев в атрий, она кинулась к Марку. Брат и сестра обнялись.

По мере того, как объятия продолжались, с лица сенатора улетучивался налет доброжелательности. Наконец, не выдержав, Пизон сказал:

— Не будь я мужем… э… милой Орбелии и знай я о вас не больше, чем эта пташка (Пизон показал на большого попугая, сидевшего в клетке у стены), я бы, пожалуй, подумал, что за такими объятиями непременно последуют поцелуи, а там и до любовной лихорадки недалеко. Вернее, столбняка.

Марк и Орбелия отстранились. Щеки Орбелии стали пунцовыми, а Марк, сдерживая свое возмущение воспоминанием о поручении Нарцисса, сказал:

— Надеюсь, Орбелия, твой муж любит тебя так же сильно, как и ревнует… Как у тебя дела?

Орбелия смешалась.

Пизон поспешно произнес:

— Мои слова были просто шуткой, дорогой друг: это надо мной подшутило мое воображение. Я отчего-то вдруг вспомнил Калигулу и Друзиллу — брата и сестру, которые частенько обнимались так же горячо, как и вы, а затем… хе-хе… Прошу простить меня. Что же касается Орбелии, то она чувствует себя неважно: она еще не вполне пришла в себя после смерти вашего отца.

— Да, я знаю, — печально проговорил Марк, решив насчет «шутки» Пизона больше не распространяться. — Я был на вилле.

Повисло тягостное молчание. Ни Марку, ни Орбелии не хотелось изливать свои чувства в присутствии Пизона. Но жизнь дается для того, чтобы жить, и Орбелии спросила:

— А ты, Марк? Ты что, по-прежнему служишь в гвардии? Но ты одет не как преторианец…

— Я оставил гвардию. Император дал мне отставку и… миллион сестерциев в придачу. На днях я купил себе дом на Этрусской улице. У Децима Юлиана — может, слышали о таком?

Пизон заинтересовался: