Гладиаторы

Ничего более не сказав управляющему, Марк пошел к родовой гробнице Орбелиев и до вечера просидел там, то стеная и закрывая руками лицо, то отрешенно глядя в никуда. Домой Марк вернулся в сумерках, решив утром отбыть в Рим, — не для того, чтобы помочь Нарциссу провернуть его дельце, а для того, чтобы предложить Нарциссу придумать другой способ расчета с ним.

* * *

Легкий ветерок обдавал утренней свежестью коня и всадника, неспешно ехавшего по Аппиевой дороге в сторону Рима. Такой неторопливости была причина: быстрая езда требует сосредоточенности, мысли же Марка были далеки от дороги, по которой он ехал.

Марк думал о поручении Нарцисса.

Если он откажется от этого поручения, то как же тогда с той помощью, с тем императорским прошением, которое Нарцисс добился для него? Нарцисс сделал для него то, что было нужно ему (а было нужно ему жить), так как же он теперь может ставить условия Нарциссу, как же он теперь может отказать Нарциссу? Если он и может отказаться от выполнения поручения Нарцисса, то только отказавшись от жизни, которую ему принес Нарцисс в виде императорского прощения… Но так ли поручение Нарцисса безнравственно, что от него необходимо отказаться, даже не приступив к его исполнению?

Бывало, что он уже поступал, казалось бы, во благо, поступая нравственно, а оборачивалось все непоправимым злом: так однажды он пожалел соглядатая императора, которого ему поручили убить, и в результате ею товарищи были убиты. Спустя некоторое время после этого случая он решил, что во благо можно пожертвовать честностью в малом, и вот вчера он убил (наверняка убил!) Вириата, по незнанию напавшего на него и остановившего свою собственную руку, уже занесенную для удара, едва только он напомнил о себе. Он поступил низко — он чувствовал…

Так где же истина? Как надо поступать, чтобы не наделать беды и чтобы совесть была чиста?

Пока Марк рассуждал сам с собой о тонких материях, дав поводья своему коню, конь его нагнал большой обоз. Словно сонный червяк, обоз тянулся в сторону Рима с еще меньшей скоростью, чем Марк. На полусотне повозок земледельцы везли плоды своею труда, а впереди ехали десятка два всадников, одетых куда богаче, чем это принято у людей, общавшихся с землей.

Вид повозок вывел Марка из задумчивости. Он нагнал всадников, ехавших впереди, и, не вступая с ними в разговор, стал прислушиваться к тому, о чем они говорили.

Богато одетые римляне не обратили на Марка никакого внимания: еще один путник, которому нужно было быть в Риме, опасался разбойников и присоединился к ним, что же тут такого? Они негромко переговаривались между собой, и Марк понял, что этих людей вместе свела дорога, а так большинство из них были близки друг другу не более, чем он был близок им.

Марк пропустил мимо ушей советы, как надо выделывать кожу, вздохи о ценах на хлеб, сетование на коварство женщин — привлекли его два римлянина, ехавшие немного в стороне от остальных и поэтому оказавшиеся немного ближе к нему, чем остальные.

Румяный толстяк говорил худощавому человеку среднею роста и средних лет:

— От этих разбойников нет житья, милый Луций… Они не страшатся гнева богов — ты подумай! — как будто им не придется рано или поздно опуститься в мрачное царство Аида, где для праведников, как известно, отведено местечко получше, чем для остальных.

— Такова уж человеческая природа, милый Аппий, — отвечал с усмешкой человек, названный Луцием. — Живые, как известно, думают о жизни, а тот, кто кроме как о жизни не думает ни о чем, при наличии известного количества смелости становится разбойником.

— Так каков же тогда прок от твоих поучений, дорогой Луций? Если ты утверждаешь, что в человеке природой заложен грех, то зачем тогда утомлять попусту язык и изводить пергамент?

— Ну, жажда жизни, жизни хорошей, — это еще не грех, хотя это и питательная почва для греха, — возразил Луций. — Что же касается моих работ… Если люди с рождения не способны излучать свет, то это не значит, что свет им не нужен, скорее наоборот! А если нужен свет, то кто-то должен зажечь светильник…

— Кто это? Разбойники? Не может быть! — Заволновались вдруг передние. Луций и Аппий замолчали. Марк пришпорил своею коня, желая узнать, что там такое, и мигом оказался впереди — желающих проехать вперед больше не было, так что ему не пришлось тесниться.

Навстречу обозу скакал человек, еще издали начавший что-то выписывать руками. Что, было непонятно. Когда человек подъехал ближе, все увидели: лицо его носило след скорее веселой пирушки, чем стычки с разбойниками. Хохоча во все горло, человек прокричал:

— Чего плететесь, римляне? Злодеев больше нет! Нет! Я сам видел, как их распяли!

И, продолжая хохотать, всадник помчался дальше.

Обозники, воспрянув духом, враз оживленно заговорили:

— Давно пора… Озорничали, голубчики, — отведайте теперь креста!.. А кто тот горлопан на рыжей кляче?.. Да местный сборщик налогов — кому теперь и радоваться, как ни ему!..