Гладиатор. Возвращение

«Алекс, у тебя всё в порядке?» - отправляю я сообщение, проворочавшись пару часов в одинокой постели без сна.

И он буквально тут же перезванивает.

- Всё хорошо, моя родная, - голос его звучит бодро, даже довольно. - Не переживай. И не жди. Я буду очень поздно, может, даже утром.

- Не могу без тебя уснуть.

- Ничем не могу помочь, - смеётся он. - Я наказан.

- Так вот почему ты сбежал?

- Ну-у-у, - тянет он загадочно.

- Мне столько всего надо тебе рассказать.

- И мне тебе, - он шуршит бумагами. - Не скучай! Мне пора идти. До встречи!

30. Алекс

Мой собеседник вежливо вышел из машины, едва я набрал номер жены. Собственно, наш разговор мы почти закончили, когда пришло сообщение от Вики. Пара фраз, чтобы не волновалась, с сожалением отключаюсь и тоже выхожу.

- Спасибо, Сергей Иваныч! - жму руку своему безопаснику. Мой бывший начальник службы безопасности стал первым, кому я позвонил, выйдя из больницы. Но как истинный последователь старой школы разведки этот крепкий мужик почтенного возраста предпочитает всем средствам связи личные встречи. - После прочтения сжечь?

Показываю на оставшиеся на сиденье листы.

- Да хоть подотрись, - усмехается он. - Всё самое ценное я тебе передал устно. Разберёмся.

- Не буду загадывать, Сергей Иваныч. Пока ничего не ясно. Занимаюсь вот всякой ерундой.

- Да уж, всё бабами, - хлопает он меня по плечу, намекая на информацию, что он принёс на Полину. - Но с малого и надо начинать. И не пыли сильно. Пусть думают, что ты сдался. Решат, что припугнули, что кишка тонка. Расслабят булки. Что ещё? - прищуривается он. - По спортсмену я тебе тоже всё сказал. Не отказывайся, Александр Юрьевич, сейчас ни от чьей помощи.

- Да я вроде и не собирался, - пожимаю плечами. Это он про Калашникова, который тоже оказался не так прост, как кажется. - У спортсменов своя мафия, свои интересы. Но они вроде ничего конкретного пока и не предлагали.

- Да знаю я тебя. Опять вскипишь. Ты ж горячий, но гордый. Психанул, всех послал. Одиночка хренов.

- Иваныч, ну ты ж, как никто, должен понимать, что выбора у меня особо не было.

- Да понимаю, что войну развязывать не стал. Собой пожертвовал. Сам пошёл с Громом перетрещать. Ну и как? Договорились?

- Как видишь, - пожимаю плечами. - Никто из наших не пострадал. Здания стоят. Люди пристроены. Демьян и тот жив. Не знаю, правда, насколько.

- Да, самому только башку пробили, а так всё хорошо, - качает он сокрушённо седой головой. - Но тогда ты оказался прав. А сейчас не время морду воротить. Давай, что по Демьяну решишь, сразу звони. Мы тут без тебя не стали суету поднимать. Труханули слегонца, когда ты пропал, но виду не показывали.

- Типа, всё под контролем?

- А как иначе? Слабину, её ж, как грязные штаны, за версту чуют. Но всё это уже лирика. Жив, здоров, а там прорвёмся, - получаю ещё хлопок по плечу. А потом он уходит. В ночь. Брякает сигнализация его машины. Моргают стоп-огни.

А я иду в залитый огнями холл частной клиники, где меня никто не встречает. У меня в памяти чёткая инструкция, что сказать девушке-регистратору, где взять белый халат, куда повернуть и в каком коридоре ждать.

Чувствую себя, как в дешёвом детективе, но выполняю всё, как сказано.

- Алекс? - появляется со стороны лестницы молодая женщина, вся затянутая в больничную зелёную униформу, как в броню. Снимает с лица медицинскую маску, когда я киваю. - Я - Вера. Пойдёмте.

Она заставляет меня наглухо застегнуть халат с чужой фамилией на бейджике, надевает на нос очки, вешает на шею фонендоскоп, пытаясь выдать меня за доктора. И то ли эти комические меры предосторожности срабатывают, то ли никто и не собирался меня задерживать. Но ни один из двоих людей Грома и бровью не пошевелил, пропуская в дверь палаты девушку, а следом меня, деловито и невозмутимо перебирающего бумажки, найденные в халате, хотя меня и потрясывает то ли от волнения, то ли от нервного смеха.

Эта белая палата точь-в-точь повторяет ту, в которой недавно ваялся я. И я уже не думаю ни об охране, ни о Громе, ни вообще о всей этой бессмысленной суете, называемой жизнью. Словно подошёл не к кровати друга, наставника и почти отца, а ступил на черту, за которой нет разницы, что будет потом, а остаётся только то, что ты уже сделал.

- Привет, старина, - сжимаю безжизненную, но тёплую руку Ефремыча. Он осунулся, похудел, постарел, даже седины в волосах добавилось. Но никаких трубок, аппаратов, дыхательных систем - всё, чего я так боялся, нет. Он просто спит, положив голову набок. Бледный, серый, измученный, слабый, подключенный датчиками к монитору, но, главное, живой.

- Большую часть суток вот так, но для гигиенических процедур и еды его будят, - сообщает шёпотом Вера на мой вопрос и пугливо оборачивается на дверь. Я тоже слышу, что один из охранников явно делает контрольный звонок «другу».

- А сейчас его можно разбудить?

Поговорить с ним я, конечно, не рассчитывал, но вдруг?

- Это бессмысленно. Действие лекарств не проходит сразу, он вял, одурманен и совершенно неадекватен.

- Но это обратимо?