Гладиатор

– У него для этого две причины. Он мог откуда-то узнать о наших отношениях. Не то чтобы он был так уж ревнив, но задеть его мужское тщеславие это могло. Он ведь не хочет, чтобы в Риме о нем говорили с сочувствием и жалостью. Решающее, однако, значение имеет то, что ты узнал о его афере с императорским флотом. С тех пор он боится тебя. Устранить тебя он мог бы без труда, но его пугает твоя популярность. Ведь даже матери дают теперь сыновьям твое имя. Такой человек не может просто взять и исчезнуть. Наемный убийца предстал бы перед судом, а это связано для Ферораса со слишком большим риском. Нет, он хочет, чтобы в следующем бою ты был убит прямо на глазах у зрителей. Вителлий, сама мысль об этом доводит меня до безумия.

– Прежде чем до этого дойдет, меня еще надо победить.

– Тебе навяжут нечестный бой с неравным противником.

– Тогда я и впрямь погиб.

– Нет, Вителлий, я решила спасти тебя. Даже ценой своей жизни.

– Я не вижу никакого выхода, – безнадежно проговорил Вителлий.

– Выход только один, – ответила Мариамна. – Ферорас не должен дожить до твоего следующего боя.

– Мариамна! – в ужасе воскликнул Вителлий. – Понимаешь ли ты, что говоришь?

– Я давно уже все обдумала. Мне нелегко это далось, но Ферорас уже почти тридцать лет обращается со мной, как с домашним животным. Любимым, разумеется, животным, которое он может при случае погладить и которое ни в чем не должно терпеть недостатка. Как человека, как партнера он никогда меня не признавал. Он заплатил за меня, следовательно, приобрел в собственность. Любовь? Для Ферораса это непонятное слово, пустая растрата чувств, не приносящая прибыли. Ферорас никогда не любил меня, он лишь обладал мною.

– Бедная Мариамна, – беспомощно проговорил Вителлий и, нежно погладив ее по волосам, повторил: – Бедная Мариамна!

– Вителлий, – тихо сказала Мариамна, у которой по щекам текли слезы бессильного гнева, – я должна открыть тебе тайну, о которой не знает и сам Ферорас. Тертулла не его дочь…

Вителлий поднял глаза, вопросительно глядя на Мариамну.

После долгого молчания она проговорила:

– Имя отца Тертуллы – Фабий.

– Секретарь Ферораса?

– Секретарь Ферораса. Женщина, запертая мужем в позолоченной клетке, рада любой возможности хоть на минуту почувствовать себя свободной. Никто, кроме тебя, однако, не знает об этом.

– Глафира! – хлопнул в ладоши Вителлий, вызывая рабыню. – Принеси кувшин фалернского и проследи, чтобы никто не мешал нам!

Поклонившись, Глафира вышла.

Тихим шепотом, чтобы никто не мог их услышать, Мариамна продолжала:

– Поллио Юлий, префект преторианской когорты императора, многим обязан мне, а как раз у него под стражей содержится Локуста, знаменитая отравительница. Говорят, император упрятал ее в темницу, чтобы заткнуть ей рот. По слухам, она была причастна к убийству императора Клавдия и Британника, сводного брата Нерона. Поллио разрешил мне посетить отравительницу. Это пожилая унылая женщина с падающими на лицо прядями волос…

– Для яда Ферорас недоступен, – перебил Вителлий. – Ты ведь и сама знаешь, что он не съест ни кусочка, не выпьет ни капли, прежде чем раб не попробует их.

– Ты думаешь, у Клавдия не было таких рабов? И тем не менее он умер от яда, потому что Халотус, пробовавший блюда, и Ксенофон, личный врач императора, были заодно с Агриппиной. Халотус посыпал грибы ядом уже после того, как сам попробовал их, а Ксенофон, делая вид, что хочет вызвать рвоту, щекотал у императора в горле отравленным пером. Средства и способы всегда найдутся.

– Но что же задумала сделать ты?

– Я подам Ферорасу яблоко, от которого и сама откушу кусочек. Одна половинка яблока будет пропитана смертельным ядом, а другая безвредна.

– Меня в холодный пот бросает при одной мысли об этом, – сказал Вителлий. – Выкинь из головы такие мысли. Лучше уж я буду сражаться.

– В таком случае не думай об этом больше, – ответила Мариамна. – Забудь все, о чем я тебе говорила.

День был удушливо жарким. От невыносимой жары римляне страдали уже не первую неделю. Немногочисленная в миллионном городе зелень стала рыжеватой от осевшей на ней пыли. Драгоценная питьевая вода, текущая в Рим по акведукам, сооруженным поверх крыш домов, грозила иссякнуть. Вина за это лежит на императоре, полагали римляне. Ведь он совершил непростительный грех, искупавшись в одном из ведущих в город и считавшихся священными акведуков. На Капитолии жрецы приносили искупительные жертвы Юпитеру, отправляя на заклание козлят и барашков, но отец всех богов, судя по всему, не желал принять их. Вместо того чтобы подняться к небу, угольно-черный дым растекался по Капитолию, облаком окутывая золото жертвенника и белый мрамор статуй, заставляя слезиться глаза участников церемонии.

– Небо посылает нам знаки близящегося несчастья, – вещал жрец-прорицатель. Роясь окровавленными пальцами во внутренностях жертвенного животного, он выкрикивал: – О Юпитер Светодающий, смилуйся над своим народом!