Гюго

Гюго без промедления принимается за новую работу. Материалы и источники те же, они под руками. Темпы еще ускоряются. «Моя книга подвигается. Я ею доволен, — пишет он жене в конце февраля 1852 года. — Я прочел друзьям несколько страниц, они произвели большое впечатление. Думаю, что это будет чувствительным воздаянием разума грубой силе. Чернильница против пушек. Чернильница сокрушит пушки».

Главный удар Гюго сосредоточивает на фигуре Луи-Наполеона Бонапарта. Разоблачить преступление перед Францией, совершенное им и мерзкой сворой его приспешников. «Пришлось связать эту одержимую, эту Францию, и Луи Бонапарт надел ей наручники. Теперь она под арестом, на тюремном пайке, посажена на хлеб и на воду, наказана, унижена, связана по рукам и по ногам… С одной стороны — целая нация, первая из наций, с другой стороны — один человек, последний из людей… О! Какой невыносимый позор!.. И вы говорите, что это будет продолжаться! Нет! Нет! Всей кровью в наших жилах клянемся — нет, этого не будет!»

Гюго надеется, что его огненное слово заклеймит негодяев и зажжет массы решимостью к отпору. В пылу разоблачения он не замечает того, что «ничтожнейший человек» вырастает в его памфлете до грандиозных размеров.

Гюго видит монархистов и клерикалов, стоящих за спиной Луи Бонапарта, но он не замечает того, что и подлинные хозяева Франции: финансисты, промышленники-буржуа крупные и мелкие потворствовали государственному преступлению и тем самым сделались его соучастниками.

Через некоторое время Карл Маркс, готовя ко второму изданию свой труд «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта», укажет в предисловии на слабые стороны памфлета Гюго: «Виктор Гюго ограничивается едкими и остроумными выпадами против ответственного издателя государственного переворота. Самое событие изображается у него, как гром среди ясного неба. Он видит в нем лишь акт насилия со стороны отдельной личности. Он не замечает, что изображает эту личность великой вместо малой, приписывая ей беспримерную во всемирной истории мощь личной инициативы» [10].

Разоблачая Луи Бонапарта, Виктор Гюго не вскрыл корней бонапартизма. И все же памфлет имел огромное агитационное значение. Написанный с великолепным литературным мастерством, дышащий гневом, страстной ненавистью, он звал к сопротивлению, к борьбе, к революционному отпору.

1 июля Гюго пишет жене:

«…Как раз сегодня в Лондоне начала печататься моя книга. Никто не осмелился ее купить;ее печатают — только на это и хватило английской отваги. Она выйдет в свет 25 июля и будет называться „Наполеон Малый“. По объему она такая же, как „Последний день приговоренного к смерти“… „Историю второго декабря“ я опубликую позже. Я был вынужден отложить ее, но не хотел, чтобы Бонапарт воспользовался этой отсрочкой. Надеюсь, что „Наполеон Малый“ понравится вам всем. Это одно из лучших моих произведений».

Гюго просил друзей никому не рассказывать о готовящейся книге. Пусть она появится неожиданно, разорвется, как бомба, и сокрушит негодяя, который уже подобрался к императорскому трону. Но тайна не соблюдена. Слишком многие в Бельгии слышали о замысле Гюго. Слухи о сатирическом памфлете просочились и во Францию.

Атмосфера вокруг изгнанника становится все более тревожной. Луи Бонапарт уже обращался к бельгийскому королю, выражая недовольство, что под его крылом нашел приют враг французского правительства. Бельгийские власти заявили Гюго, что его пребывание в Брюсселе дольше трех месяцев нежелательно. И он решил, не дожидаясь официального указа о высылке из Бельгии, покинуть эту страну и переселиться на остров Джерси, самый крупный из островов Ламаншского архипелага, находящийся под протекторатом Англии. Там, на Джерси, соединится вся семья изгнанника.

В парижской квартире Гюго на улице Тур д'Овернь назначена распродажа вещей. А в Брюсселе друзья устраивают писателю теплые проводы. На банкет собрались все ссыльные.

31 июля Гюго с сыном отбывают из Брюсселя.

«К трем часам дня, когда я поднимался на палубу „Равенсбурга“, отплывавшего в Лондон, огромная толпа людей заполнила набережную, женщины махали платками, мужчины кричали: „Да здравствует Виктор Гюго!“ Я, да и Шарль тоже не могли сдержать слез. В ответ я воскликнул: „Да здравствует республика!“, что вызвало новый взрыв приветствий.

В эту минуту пошел проливной дождь, но он не рассеял собравшихся. Все оставались на набережной, пока не отплыл пакетбот. В толпе виднелся белый жилет Александра Дюма…»

Пакетбот «Равенсбург» рассекает океанские волны. Виктор Гюго ходит по палубе, следит за полетом чаек, вдыхает соленый запах моря. Скоро покажутся вдали берега Франции. Поэт складывает «Песню плывущих за море». Ее можно петь на старый бретонский мотив:

Прощай, мой край!
Все грознее прибой.
Прощай, мой край
Голубой!

«Скалы, прерии, облака и море, море», — это первое впечатление Гюго от острова Джерси. Вдали виднеется берег Франции, как облако, как будущее, как мечта…