Кемпке часто приходилось бывать в ставке, и вот как он описал одно из таких посещений: «Вернувшись вечером, я отправился в то помещение бункера фюрера, которое предназначалось для докладывания и обсуждения обстановки. Там тогда решались судьбы Германии. Отсюда давались команды миллионам солдат. Телеграфисты и телефонистки, непрерывно сменяя друг друга, работали день и ночь. Входили и выходили получавшие приказания офицеры связи. Несмотря на необычайную работоспособность, концентрированную здесь, в этом центре рейха царила почти таинственная тишина.
У Гитлера как раз шло обсуждение обстановки. Я ожидал в тамбуре. Входили и выходили многие знакомые мне люди. У каждого были новости. Меня, разумеется, спрашивали, как обстоит дело на «Западе». Но вот обсуждение обстановки закончилось. В кругу своих сотрудников Гитлер вышел из помещения. Я сразу выскочил, чтобы доложить о моей поездке на фронт… Увидев меня, Гитлер подошел ко мне и обнял, словно блудного сына, с силой тряся мои руки…
С каменным лицом стоял позади этой группы Мартин Борман. Он нервно подергивал с хрустом суставы пальцев, что обычно делал, когда злился. Как я потом узнал, во время моего отсутствия он несколько раз пытался навязать Гитлеру другого, угодного ему лично водителя или сопровождающего. Мне было хорошо известно, что у него в резерве уже несколько лет был один человек, которого он хотел «презентовать» шефу. Он всеми силами хотел удалить меня от Гитлера: ведь я был последним из группы старых доверенных людей шефа и имел право по своей должности входить без особого приказа или вызова в его личные апартаменты или служебные помещения. Одного этого было, разумеется, достаточно, чтобы Борман ненавидел меня.
Поскольку мне самому такая враждебность, исходящая из непосредственного окружения моего шефа, была неприятна, я не раз просился добровольцем на фронт. Гитлер эти прошения постоянно отклонял. Когда однажды я, особенно раздосадованный поведением Бормана, стал снова настаивать, Он заявил мне: «Здесь вы облечены гораздо большей ответственностью, чем на фронте. Ведь моя жизнь, которую я так часто вверяю вам, важнее, чем постоянные выпады господина Бормана».
Возможно, все это так и было на самом деле, а вот почему Борман так желал заменить преданного фюреру водителя на своего человека, мы еще поговорим, когда попытаемся хоть как-то высветить лицо самого таинственного клеврета фюрера, который до самой последней минуты предпочитал тень свету.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
С середины апреля обитателей рейхсканцелярии стали донимать ночные налеты советской авиации. По воспоминаниям охранников и обслуживающего персонала бункера, в сером от пороховой гари небе над Берлином висели огромные клубы бурого дыма, подсвеченные зловещими багровыми отблесками пожаров, которые уже некому было тушить. Зрелище было страшное, но в то же время какое-то торжественное, и именно тогда Геббельс сказал Гитлеру:
— Мне это напоминает финал «Кольца Нибелунгов». Помните феерическую сцену всеобщей гибели, названную «Сумерки богов»?
— Да, да! — оживился фюрер. — Ведь это моя любимая опера Вагнера. Вы молодец, Йозеф…
Тем не менее Гитлер решил перебраться в недостроенный подземный бункер, где он мог, по его словам, поспать. В бункере имелось шесть выходов, три из которых вели в вестибюль, а три в сад министерства иностранных дел. Он представлял собой несколько соединенных друг с другом подземных галерей, располагавшихся на глубине 18 метров под восьмиметровым железобетонным покрытием. Попасть туда можно было По лестнице из 37 ступеней. Однако основная часть подземного комплекса находилась на уровне 25-й ступени, и толщина железобетонного покрытия в этом месте не превышала трех метров. Поэтому в проходах на стенах после бомбежек вскоре появились трещины, а уровень вылившейся на пол из лопнувших труб воды достигали нескольких сантиметров.
Бункер состоял из жилых комнат Гитлера и Евы, конференц-зала с приемной и ванной. Отдельные помещения были выделены Геббельсу и доктору Штумпфеггеру. Жена Геббельса и пятеро их детей располагались в верхней части. Здесь же находились комнаты Бормана, Фегелейна, Хевеля, представителей трех родов войск, коменданта рейхсканцелярии бригадефюрера СС Монке и обслуживающего персонала. Охраняло бункер около 600 эсэсовцев. Но и здесь Гитлеру не удалось спрятаться от страшной реальности — грохот разрывов был слышен даже сквозь многометровую толщу бетонных перекрытий фюрербункера.
«Этот уход в свой будущий склеп, — метко заметил Шпеер, — ставил последнюю точку в уходе Гитлера от трагедии, которая разворачивалась под открытым небом за стенкой бункера. Он больше не имел к этому никакого отношения. Когда он говорил о конце, он имел в виду собственный, а не страны. Он достиг последней остановки в своем бегстве от настоящего, от реальности, которую отказывался признавать с юности. В то время я придумал имя для этого нереального мира бункера: я назвал его Островом ушедших».