Гитлер. Неотвратимость судьбы

Слушавший фюрера Шпеер в ту минуту даже не сомневался в том, что имей фюрер такую возможность, он без сожаления перебил бы всех казавшихся ему предателями офицеров. Но, увы, в 1944 году это было уже невозможно, поскольку и без того ослабевшая армия просто-напросто развалилась бы. Более того, не желая посеять в народе панику, он и говорил в своем выступлении по радио лишь о «жалкой группке офицеров», а Геббельс сделал все от него зависящее, чтобы только доказать нации, что с заговором против ее фюрера покончили именно преданные идеалам национал-социализма офицеры.

После покушения Гитлер оставался в своей Ставке еще целых четыре месяца. Вскоре после взрыва его бункер был заново перестроен и еще больше укреплен. И было весьма символичным то, что это самое здание, в котором скрывался от всего мира фюрер, по словам Шпеера, очень походило на египетскую гробницу. Он бежал от жизни именно тогда, когда окрыленный победами Сталин довершал победное шествие и уже начинал подумывать о послевоенном переустройстве Европы.

«Это, — писал А. Буллок, — было отдаление не только от людей, от толп, которые еще совсем недавно поддерживали его подтверждением основательности его веры в себя и свою миссию, — это было отдаление от событий. Он редко приближался к фронту и никогда не посещал городов, подвергшихся бомбардировке. Любой танкист, пехотинец или летчик-истребитель знал о том, что такое война, больше, чем этот затворник, спрятавшийся в бункере, просиживающий над картами и посылающий в бой армии, которые он и в глаза не видел, или объявляющий предателями тех, кто отступил, вместо того чтобы стоять насмерть.

Умышленная изоляция не была следствием недостатка отваги — она имела причиной веру Гитлера в то, что одна только его жизнь стояла между Германией и поражением, что он был единственным человеком, способным еще превратить поражение в победу. Инстинкт подсказывал ему, что сделать это можно, если только любой ценой предохранить свою волю от ослабления через контакт с действительностью. После покушения 20 июля к этому добавилась подозрительность в измене и новой попытке покушения. Когда он проводил совещание командующих перед арденнским наступлением в декабре, от всех присутствующих потребовали сдать личное оружие и портфели. В течение всей длинной путаной речи, которая продолжалась два часа, за каждым креслом стоял вооруженный охранник СС и следил за каждым движением».

Вследствие нервных стрессов, отсутствия свежего воздуха и движения Гитлер с каждым днем, проведенным в своей бетонной гробнице, чувствовал себя все хуже. Он почти перестал спать и держался только на наркотических средствах, которыми его продолжал потчевать доктор Морелль.

Начиная с сентября 1944 года, его стали преследовать желудочные колики, и он целыми сутками не вставал с постели. И когда окружавшие его люди встречались взглядом с лежащим в своем сером фланелевом халате на походной кровати фюрером, они все как один отмечали в его взгляде усталость и нежелание жить. В довершение ко всему у него сел голос, и ему сделали операцию на голосовых связках. В результате всех этих потрясений к концу 1944 года Гитлер выглядел настоящим стариком, с землистым цветом лица, шаркающей походкой и трясущимися руками.

Даже сейчас он продолжал издавать не столько уже бессмысленные, сколько вредные приказы, которые стоили жизни десяткам тысяч человек. 25 августа был освобожден Париж, в начале сентября — Антверпен и Брюссель, а 11 сентября американцы пересекли немецкую границу. Так война пришла на германскую землю.

31 августа Гитлер устроил совещание с тремя генералами, на котором поведал, что он полон решимости стоять насмерть.

— Время для политического решения не пришло, — заявил с изумлением взиравшим на него военным. — Ребячество и наивность ожидать, что в момент тяжелых военных неудач пришло время для благоприятных политических сделок. Такие моменты приходят, когда у вас успехи… Но наступит время, когда трения между союзниками станут настолько серьезными, что произойдет разрыв. Все коалиции в истории рано или поздно распадались. Единственное, что нужно, — это поджидать нужный момент, как бы это ни было тяжело…

Я живу лишь для того, чтобы вести эту борьбу, потому что знаю, что если не будет за этой борьбой стоять железная воля, битва не может быть выиграна. Я обвиняю Генеральный штаб в ослаблении боевых офицеров, которые вступают в его ряды, вместо того чтобы выковывать эту железную волю, и в распространении пессимизма, когда представители Генерального штаба едут на фронт…

Если нужно, мы будем сражаться на Рейне. Какая разница — при всех условиях мы продолжим это сражение до тех пор, как сказал Фридрих Великий, пока одному из наших проклятых врагов слишком надоест воевать…

Если бы моя жизнь была кончена, я думаю, что я лично могу сказать, что для меня это было бы освобождением от забот, бессонных ночей и огромного нервного страдания… Все равно я благодарен судьбе за то, что мне дано жить, потому что я верю…