Гитлер. Неотвратимость судьбы

Сторонникам Власова с большим трудом удалось защитить генерала, который после заявления Гитлера сам попросился в лагерь, и он ограничился лишь домашним арестом. А вот на планах создания в СССР антисталинского сопротивления с помощью немцев был поставлен жирный крест. И тогда генерал нашел союзников в продолжавшем подпольную деятельность в Советском Союзе Народном трудовом союзе (НТС), который создал к тому времени более 120 групп и организаций, действовавших в 54 населенных пунктах. Лозунгом движения стал призыв «За Россию без немцев и большевиков!»

НТС использовал неудачи немцев на фронтах, для того чтобы война перешла в национальную революцию. От скрытых форм агитации энтээсовцы перешли к открытым формам борьбы под лозунгами «Покончим с Гитлером, возьмемся за Сталина!» и «Завершим Отечественную войну свержением Сталина!»

Как это часто бывает в истории, повторялась ситуация Первой мировой войны. Как и тогда Ленин, а вслед за ним и сам Сталин стремились использовать войну для захвата власти, точно так же теперь видевшие главное зло в Сталине пытались избавиться от него с помощью тех же немцев.

Однако Гитлер и слышать не хотел о создании в СССР пятой колонны и продолжал видеть в славянах людей уже даже не второго, а третьего сорта. Конечно, он никогда бы не выиграл войну, даже если бы создал эту самую пятую колонну. Но думать об этом был обязан, хотя бы на первом этапе войны, чтобы как-то расположить к себе население.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Спланированная операция по переходу в контрнаступление под Сталинградом показала, что наконец-то наступил качественный перелом в военном и тактическом мышлении, благодаря которому советские войска отстояли Сталинград и сумели окружить 22 немецкие дивизии. Именно эта победа стала началом коренного перелома во Второй мировой войне.

Надо ли говорить, какое значение имела эта самая выдающаяся победа во Второй мировой войне для Советского Союза! Именно там, в заснеженных царицынских степях, был окончательно развеян миф о непобедимости немецкой армии. Для всех советских солдат, начиная от рядового бойца и кончая командующим армии, эта победа означала преодоление психологического барьера и освобождение от того постоянного страха, которые подрывали их уверенность в себе и мешали воевать. По-иному взглянули на Красную Армию и союзники, которые были уверены в том, что после сталинских чисток она так и не сможет прийти в себя.

И все же наибольшее впечатление победа под Сталинградом, надо полагать, произвела на самого Сталина. Давно он не испытывал такой эйфории, как в февральские дни 1943 года. Оно и понятно: его отказ признать угрозу германского вторжения, временная потеря самообладания, когда это случилось, его требование стоять насмерть и «атаковать, атаковать, атаковать», опора на старых дружков вроде Ворошилова и Буденного, политиков без всякого военного опыта вроде Жданова или карьеристов типа Мехлиса и Кулика — все это было по сути не чем иным, как выражением недоверия к боеспособности Красной Армии, чьи лучшие кадры он уничтожил. Но теперь, когда забитая до полусмерти армия начала сокрушать непобедимые немецкие полчища, он мог смело говорить, что был трижды прав, когда покончил со всеми этими немецкими шпионами Тухачевскими и Блюхерами. Армия стала только сильней.

На успехе сталинградского наступления сказались и новые отношения между Сталиным и руководством армии, которые стали постепенно складываться во второй половине 1942 года, когда Сталин начал понимать, что, продолжая планировать военные операции, он погубит и армию, и страну. Появились в его окружении и новые люди. Но в то же время он, никогда не видевший современных сражений, так никогда и не смог понять нужд полевых командиров, потому что, по свидетельству того же Жукова, действия воинских единиц меньше, чем армия, оставались для него «темным лесом».

Со временем вождь изобрел весьма своеобразный способ работы, который не подвергал его репутацию Главкомверха никакой опасности, — он стал разрабатывать свои идеи на двух разных уровнях. Один — общий — выражался в наборе общих фраз и выглядел приблизительно так. «Мы не должны позволить противнику прийти в себя, — говорил он в январе 1942 года на одном из заседаний Ставки, — мы должны преследовать его на Запад». Второй заключался в корректировке или каких-то уточнениях определенного плана. Он делал замечания в виде резюме, тогда как весь план прорабатывался Генеральным штабом. Тем не менее «одобрение» Сталина придавало ему особый вес. Как и самому Сталину.