Как только отгремели последние залпы битвы под Москвой, Сталин лично приступил к подготовке планов контрнаступления. Грандиозного по своим масштабам и… совершенно не подкрепленного ни техникой, ни людскими ресурсами. По мысли Сталина, контрудары должны были наноситься на огромной территории от осажденного на севере Ленинграда до окруженного на юге Севастополя. После снятия (непонятно только, каким образом) блокады Ленинграда обе германские группировки армий «Север» и «Юг» должны были попасть в окружение, что дало бы толчок к вытеснению из Крыма и с Украины группы армий «Юг».
Маршал Шапошников понимал иллюзорность этих планов, но, больной и осторожный, со Сталиным не спорил. 5 января 1942 года без каких бы то ни было комментариев он зачитал сталинский план общего наступления на заседании расширенной Ставки. А когда Жуков и Вознесенский попытались внести в него хоть какие-то коррективы, Сталин досадливо отмахнулся от них.
— Что вы впустую тратите время? — сказал им после совещания один из штабных работников. — Директивы уже разосланы по фронтам!
Сказано — сделано! В январе Красная Армия перешла в общее наступление по фронту длиной почти в 1600 километров при средней температуре минус тридцать градусов!
Воевать было трудно, однако Сталин читал только те донесения разведки, которые выдавали желаемое за действительное, и постоянно посылал своих представителей Мехлиса, Булганина и Маленкова на фронты подстегивать нерадивых командующих. И те подстегивали! Особенно преуспевал Мехлис, ничего не понимавший в военном деле и вносивший больше суеты и неразберихи, нежели столь нужной по тем трудным временам помощи.
Сталин метал громы и молнии, грозил, расстреливал и смещал командующих фронтов, но… все было напрасно, и в конце марта случилось то, о чем его предупреждали военачальники и штабные работники. Советское контрнаступление захлебнулось, и ни одна из поставленных Сталиным задач так и не была выполнена…
Сталин не хотел (а вернее, и не мог) понять той простой вещи, что для восполнения катастрофических потерь кампании 1941 года необходимо время. Да и как можно было бросаться в бой с открытым забралом, когда к концу ноября 1941 года общее производство советской промышленности сократилось почти вдвое, германская оккупация уничтожила большинство из того, что было создано в 30-е годы, а армия понесла огромные потери убитыми, ранеными и попавшими в плен. Но и по сей день страдавший революционным нетерпением Сталин ждать не хотел, хотя немецкие войска мало чем напоминали тех крестьян, которых он насильно загонял в колхозы.
Недовольный развитием событий, он приказал Ставке разработать план военных действий на весну 1942 года. Заключение Генерального штаба о переходе армии к обороне ему не понравилось, однако он не стал зачеркивать все сделанное штабными работниками и на этот раз попытался соединить генеральную линию на оборону с «частичными наступлениями».
— Давайте не будем засиживаться в обороне, — сказал он на одной из встреч со штабными, — сложив руки, и ждать, пока немцы атакуют первыми. Мы сами должны нанести серию ударов, чтобы предупредить их на широком фронте и расстроить подготовительные мероприятия противника.
Как видно, и здесь сказалось мышление революционера: идти впереди обстоятельств, и, после того как немецкая армия потерпела первое поражение во Второй мировой войне, потеряв под Москвой огромное количество живой силы и техники, Сталин окончательно воспрянул духом. Потому и заявил в феврале 1942 года:
— Момент внезапности и неожиданности был израсходован полностью. Тем самым было ликвидировано то неравенство в условиях войны, которое было создано внезапностью… Инициатива теперь в наших руках, и потуги разболтанной ржавой машины Гитлера не могут сдержать напор Красной Армии. Недалек тот день, когда… на всей советской земле снова будут победно реять красные знамена!
Как это часто бывало и раньше, Сталин снова выдавал желаемое за действительное, и в 1942 году «разболтанная ржавая машина Гитлера» была еще очень сильна, иначе Сталину вряд ли бы пришлось отдать, возможно, свой самый страшный приказ №227, который был больше известен как «Ни шагу назад!»