И все же разница между двумя вождями была. Да, в первые восемнадцать месяцев войны Сталин единолично принимал сомнительные решения и не верил своим военачальникам. Но он сумел переломить себя и пошел на сближение с небольшой группой своих самых выдающихся военачальников, и в первую очередь с Жуковым. «Чувствуя свою слабость в организации операций, — писал тот в своих «Воспоминаниях», — а также под влиянием крупных неудач на юге в 1942 году Сталин предложил мне пост заместителя Верховного главнокомандующего». Хорошо помнивший свою совместную работу со Сталиным на посту начальника Генштаба Жуков отказался, откровенно указав причину. Но и здесь Сталин сумел подняться над собой. «Обстановка угрожает гибелью страны, — примирительно сказал он, — надо спасать Родину от врага любыми средствами, любыми жертвами. А что касается наших характеров — давайте подчиним их интересам Родины». Из этого следует, что дела на самом деле были плохи. Никто и никогда не слышал от Сталина подобных речей. А тут: «Давайте подчиним…».
Жуков подчинил. «И, — вспоминал он, — надо отметить, с этого момента Сталин почти не принимал решений по вопросам организации операций. Под конец войны, точнее, после битвы на Курской дуге, Сталин в целом неплохо разбирался в военных вопросах».
В отличие от Сталина, который ради большого дела наступил на горло собственной песне и, перестав строить из себя военного гения, установил в общем-то нормальные рабочие отношения с выдающимися советскими военачальниками, Гитлер до конца своих дней так и не научился видеть не желаемое, а действительное. Потому и распылил свои силы, совершив роковую ошибку, которая зиждилась на его слепой уверенности в том, что русские не выстоят и он может себе позволить провести две масштабные военные операции одновременно. Впрочем, его уверенность была основана не на пустом месте. С начала 1942 года советские войска терпели одно поражение за другим, и к 23 августа немцы появились в пригородах Сталинграда.
Да, героизм советских солдат и офицеров известен, и все они покрыли себя бессмертной славой в сражении на Волге. Но, как знать, что было бы, не отдели Гитлер 4-ю танковую армию от группы армий «Б» и не направь ее на Кавказ. Ну а когда ее все же вернули, было уже поздно. Укрепившиеся советские войска стояли насмерть, и противник так и не смог в течение сентября и октября прорвать линию обороны.
Гитлер растерялся. Он нервничал, впадал в истерику, что сказывалось на руководстве войсками самым отрицательным образом.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Фашисты начали атаку 1 сентября, однако советские войска обороняли город с поразительной стойкостью, превратив каждый дом в маленькую крепость, а каждую улицу — в линию фронта. Однако, выступая 30 сентября в берлинском Дворце спорта, Гитлер сообщил нации, что его войска прочно стоят на своих позициях, Волга перерезана и уже очень скоро Сталинград будет взят.
— Можете быть уверены, — со свойственным ему пафосом закончил он свою речь, — что уже никто не сумеет нас сдвинуть с этого места!
Однако время шло, а Сталинград продолжал свое героическое сопротивление. Красная Армия сконцентрировала у города на Волге почти миллион солдат, что в два раза превышало численность немецких войск. Гитлер продолжал уверять страну, что все идет по плану.
— Я, — говорил он 8 ноября, — хотел достигнуть Волги, и притом в совершенно определенном месте, у совершенно определенного города. По воле судьбы он носит имя самого Сталина. Не думайте, что я двинулся туда по этой причине. Нет, просто у Сталинграда мы можем перерезать коммуникации, по которым перебрасывалось до 30 миллионов тонн груза… Это был гигантский перевалочный пункт. Его я хотел занять, и — вы же знаете, мы не любим хвастаться — он теперь в наших руках! Осталось всего несколько маленьких плацдармов.
Возможно, в Берлине словам фюрера и поверили, а вот у тех, кто в это время находился у «совершенно определенного города», на этот счет было свое мнение. Особенно после того, как уже 19 ноября 1942 года началось наступление советских войск, предусмотренное планом «Уран», и немецкая армия оказалась в котле. Но даже сейчас Гитлер запретил Паулюсу капитулировать и приказал сражаться до последнего солдата.
— Ни при каких обстоятельствах, — говорил он в Ставке в середине декабря, — мы не должны отдавать Сталинград. Захватить его еще снова нам уже больше не удастся… Того, чего мы там лишимся, мы уже никогда не наверстаем. Если мы от него откажемся, весь поход теряет смысл… Думать, что мы еще сможем вернуться туда, — безумие… Поэтому нам так важно удержаться там, где мы сейчас стоим…