Гитлер. Неотвратимость судьбы

После побед 1940 года многие немецкие высокопоставленные военные считали, что Гитлер имел «врожденный талант стратега и тактика», но были и такие, кто только скептически морщился, слушая подобные заявления. Одним из них являлся генерал Франц Хадлер. «Его недопонимание вражеского потенциала, — писал он в 1942 году, — начинает принимать гротескные формы. Он характеризуется неадекватными реакциями на происходящее и совершенно не способен понять принцип лидерства». «Вкупе с его личным опытом, — вторил ему генерал танковых войск Хассо фон Мантойффель, который чаще других видел Гитлера и успел хорошо узнать его, — это (чтение военной литературы и слушание лекций на военную тему) дало ему большие знания о проблемах, которые обычно не приходится решать генералам. Он прекрасно понимал, как чувствуют себя его войска… С другой стороны, у него не было понятия о высших стратегических и тактических комбинациях… Он не знал, как управлять армиями».

Фон Манштейн относился к Гитлеру как к стратегу весьма критически, но в то же время отмечал, что «у него были потрясающая память и знания в технических вопросах и во всех проблемах вооружений» и что «особенно он любил пользоваться своей способностью, когда хотел переменить предмет разговора, который по каким-то причинам его не устраивал». Конечно, Манштейн и другие были правы, считая Гитлера никудышным командующим: как можно человеку, который никогда не командовал даже ротой, руководить действиями армии или фронта!

Кроме этого хочется отметить следующее. Обладавшему на самом деле удивительной интуицией Гитлеру и не надо было командовать фронтом (как это было в той же Франции). А вот угадать направление главного удара дорогого стоило. Да, ставка Гитлера, как, впрочем, и Сталина, опиралась прежде всего на силу воли, которую он считал решающим фактором в любой войне, как и в политике; но это же мешало ему понять проблемы организации и ведения длительной войны и осознать, что даже самые волевые войска не в силах преодолеть большего расстояния, нежели это им могут позволить их технические возможности. Отсюда шла и паника в тех случаях, когда что-то не получалось. Но в то же время Манштейн всегда подчеркивал, что Гитлер не страдал отсутствием воображения ни в политике, ни в военных вопросах, что и было видно из его «постоянного поиска способов захватить противника врасплох». Более того, по словам Манштейна, фюрер «умел схватывать оперативные возможности», что так ярко проявилось при захвате Норвегии и Франции.

Что же касается силы воли… На память приходит «Дуэль» А.П. Чехова. «Я отлично понимаю фон Корена, — говорит Лаевский врачу Самойленко. — Это натура твердая, сильная, деспотичная… Ему нужна пустыня, лунная ночь; кругом в палатках и под открытым небом спят его голодные и больные, замученные тяжелыми переходами казаки, проводники, носильщики, доктор, священник, и не спит только один; он, как и Стенли, сидит на складном стуле и чувствует себя царем пустыни и хозяином этих людей. Он идет, идет, идет куда-то, люди его стонут и мрут один за другим, а он идет и идет, в конце концов погибает сам и все-таки остается деспотом и царем пустыни, так как крест у его могилы виден караванам за тридцать-сорок миль и царит над пустыней. Я жалею, что этот человек не на военной службе. Из него вышел бы превосходный, гениальный полководец. Он умел бы топить в реке свою конницу и делать мосты из трупов людей, а такая смелость на войне нужнее всяких фортификаций и тактик…»

Никто не спорит: на войне нужны и фортификации, и тактики, и все же Лаевский, наверное, прав, и зачастую смелость нужнее их. И генерал Йодль почти слово в слово повторяет эту мысль. «Он (Гитлер) думал, — писал генерал, — что если бы он приучил себя думать, как офицер Генерального штаба, ему бы пришлось на каждом шагу останавливаться и просчитывать невозможность сделать следующий. Соответственно ему никогда даже не пришлось попытаться прийти к власти, поскольку, по всем объективным расчетам, у него прежде всего не было шансов на успех… В руководстве Военными делами, как и во всей политической деятельности, фюрер брал за правило выбирать настолько далеко идущие цели, что для трезвых профессионалов они представлялись невозможными. Но он делал это сознательно, будучи убежденным, что сам ход событий оставит позади эти более скромные расчеты». Именно поэтому фюрер был согласен иметь рабочий штаб, но не имел никакого желания отдавать ему ту самую роль, которую еще совсем недавно в армии играл Генеральный штаб. Успехи в Европе породили у него убежденность в том, что не Генеральный штаб, а он сам «является реалистом и более отчетливо предвидит события как раз потому, что он берет в расчет то, что не поддается расчету». Тогда же, по словам генерала Йодля, Гитлер окончательно убедился в полной непогрешимости своих суждений о войне и требовал от сотрудников только подчинения.

Конечно, генералитету подобное отношение к нему какого-то «богемского ефрейтора» не нравилось. Но пока вермахт одерживал победы, высшие военные мирились с фюрером и работали.