Предвыборная кампания велась с размахом, и впервые в истории нацисты показали, как можно использовать в своей пропаганде радио. Гитлер и Геббельс вещали на всю страну, и под их влияние попадало все большее число немцев. Как само собой разумеющееся главной мишенью Гитлера стали левые. В это понятие теперь входили как коммунисты, так и социал-демократы и деятели профсоюзного движения.
— Четырнадцать лет марксизма подорвали Германию, — заявил Гитлер, и эти слова стали девизом борьбы с левыми. — Один год большевизма уничтожил ее. Если мы хотим видеть политическое и экономическое возрождение Германии, нужно действовать решительно. Мы должны перебороть растление нации коммунистами…
И нацисты это растление перебороли. Борьбу начал сам Гитлер, который сумел выбить из Гинденбурга в качестве очередной чрезвычайной меры указ «В защиту немецкого народа», дававший правительству право запрещать любые газеты и публичные выступления. Этим мгновенно воспользовался правитель Пруссии Геринг. В два дня были составлены списки неугодных нацистам лиц и совершено несколько нападений на коммунистов. «Думаю, — писал Геринг в приказе прусской полиции, — нет необходимости указывать на то, что полиции не следует проявлять даже малейших признаков враждебного отношения к патриотическим организациям (СА, СС, «Стальной шлем»), а тем более создавать впечатление их преследования. С деятельностью подрывных организаций, напротив, следует бороться самыми энергичными способами. Террористические действия коммунистов следует пресекать со всей суровостью и обязательным применением оружия в тех случаях, когда это необходимо. Мы окажем поддержку тем офицерам полиции, которые воспользовались огнестрельным оружием при исполнении обязанностей, независимо от того, какими были последствия применения оружия; те же из офицеров, которые не смогли исполнить свой долг из ложного чувства сострадания, могут ожидать дисциплинарных взысканий».
Оказавшийся в своей стихии Геринг сделал все возможное, чтобы поставить Пруссию под полную власть нацистской партии. Сделано это было с помощью террора, который царил в Германии с первого дня прихода Гитлера к власти. Другое дело, что он осуществлялся в основном силами СА и пока больше походил на взрыв злобы, которая долгое время была загнана куда-то вглубь. Впрочем, так оно и было. В течение 12 лет штурмовикам обещали, что рано или поздно наступит тот великий день, когда они смогут отвести душу в погромах и насилии. И, когда этот день настал, они походили на спущенных с цепи разъяренных долгим ожиданием собак. Да, в своем выступлении 10 марта по радио Гитлер призвал граждан сохранять спокойствие, но это ровным счетом уже ничего не значило. В тот же день Геринг заявил в Эссене:
— Несколько лет мы говорили народу: «Вы сможете свести счеты с предателями». И мы держим наше слово. Ныне счеты сводятся!
«Активизация берлинских СА, — писал начальник прусского гестапо Рудольф Дильс, — наэлектризовала самые отдаленные районы страны. В больших городах, где полномочия полиции были переданы лидерам местных СА, революционная активность буквально охватывала всю округу…»
В Силезии, Рейнланде, Вестфалии и Руре несанкционированные аресты, неподчинение полиции, насильственное проникновение в общественные здания, погромы, ночные налеты начались еще до поджога рейхстага в конце февраля. Как такового приказа о создании концентрационных лагерей не было: просто пришел их час, и они появились. Руководство СА создало «собственные лагеря», поскольку не доверяло своих пленников полиции. Никакой информации об этих импровизированных лагерях в столицу не поступало.
Впрочем, Гитлер и без того прекрасно знал, что творилось в стране. Доставалось в те дни многим: коммунисты, социалисты, неугодные режиму журналисты и политики и, конечно же, евреи — все они подвергались нападкам. В конце концов случилось то, что всегда случается в подобных случаях: штурмовики начали лупить всех, кто имел несчастье не понравиться им.
Больше всего доставалось, конечно же, евреям и коммунистам. Но в то же время Гитлер и не подумал принять предложение Гугенберга о запрете КПГ. Ему было выгодно поддерживать постоянное напряжение и подчеркивать опасность, какую представляли коммунисты. Помимо всего прочего ему очень хотелось запретить коммунистическую партию не просто так, а в связи с какой-нибудь грандиозной провокацией, совершенной коммунистами против власти. Если сами они не могли додуматься до нее, то ее можно было бы приписать им. А такое желание у Гитлера было…