Гитлер. Неотвратимость судьбы

До крайности обострились отношения с Отто Штрассером, проводившим через свою прессу независимую политическую линию, которая не только раздражала Гитлера, но и ставила его в весьма затруднительные положения. Штрассер выступал против участия национал-социалистов в тюрингском правительстве и через газету «Арбайтсблат», ставшую официальным органом национал-социалистов севера, то и дело обрушивался с жесткой критикой на региональных нацистских лидеров юга. И после того как Штрассер решил поддержать саксонские профсоюзы, проводившие забастовки на промышленных предприятиях, Гитлер не выдержал. И дело было уже не только в Штрассере. Его поведение вызвало законное недоумение тех крупных промышленников, с которыми сотрудничал Гитлер и которые финансировали его штурмовые отряды. Саксонская федерация промышленников направила Гитлеру ультиматум: «До тех пор пока забастовка не будет осуждена, пока Национал-социалистическая партия и ее газеты… не начнут борьбу с ней, Всегерманская федерация промышленников в полном составе отказывается вносить деньги в кассу партии…»

Взбешенный Гитлер отдал приказ, в соответствии с которым отныне ни один член партии не имел права принимать участие в забастовке. Потрясенный трусостью и предательством Гитлера, Отто Штрассер вновь обрушился на него. На этот раз фюрер не стал врываться в офис Отто. Он пригласил его к себе.

— Ты обдумал предложение, которое я сделал тебе год назад? — с места в карьер начал он. — Я по-прежнему готов купить твое издательство. Грегор, Хинкель и ты получите по 60 тысяч марок, а вы с Хинкелем станете депутатами рейхстага…

И на этот раз Гитлер не придумал ничего нового, как обратиться к старому как мир способу — подкупу. Штрассер отказался, и потерявший терпение Гитлер обрушил на него целый шквал ругательств.

— Как ты не можешь понять, — брызгал он слюной, — что тон ваших газет позорит партию?! Твои статьи — это нарушение всех возможных понятий о дисциплине. Они наносят удар по программе партии. Мое терпение иссякло. Деятельность «Кампфферлаг» вынуждает меня прибегнуть к принудительной ликвидации издательства. Если вы не согласитесь со мной, то я буду бороться с вами всеми доступными мне средствами!

После этой тирады Штрассер поднялся с кресла, но Гитлер удержал его.

— Конечно, — уже более миролюбивым тоном продолжал он, — я хотел бы прийти к какому-нибудь соглашению… Я не хочу, чтобы партия потеряла такого замечательного человека, как ты. Потому-то я и пригласил тебя прийти. Ты молод, участвовал в войне, ты один из нас — ветеранов национал-социалистического движения, и мне кажется, ты все еще в состоянии учиться понимать новое. Не то что какой-нибудь там отживший свой век Ревентлов. Он безнадежен, но ты…

Гитлер явно намекал на статьи, которые приносил в газету Штрассера Эрнст. Ревентлов, и таким образом предлагал Отто откреститься от своих авторов. Однако тот снова огорчил его, заметив, что, кто бы ни приносил свои статьи, окончательное решение об их публиковании принимает он, а не «ретроград» Ревентлов.

В тот день они проговорили целых семь часов, и отдельные отрывки из их беседы могут показаться весьма интересными, поскольку проливают некоторый свет на казавшуюся многим таинственную личность Гитлера. Вот как эту беседу описывал сам Отто Штрассер.

«Гитлер долго ходил из угла в угол, что он любил делать, затем сказал:

— Статья в «Национал-социалистише брифе» — это удар в спину нашему национал-социалистическому премьер-министру доктору Фрику. А что касается Шульца-Наумбурга, то ведь он — актер высочайшего класса. Любой, кто хоть что-нибудь понимает в искусстве, признает, что этот человек куда лучше других учит истинно германскому искусству. Но ты объединился с еврейской прессой для саботажа решений национал-социалистического министерства по этому вопросу.

— «Национал-социалистише брифе» просто поддерживает молодых артистов труппы Вендланда, которые также являются членами партии, — заметил я. — Мы просто хотим выручить этих молодых людей, которых собираются вышвырнуть на улицу в угоду интересам приевшихся старых проповедников.

Шульц-Наумбург был бородатым фанатиком, этаким тяжеловесным старорежимным тевтоном, одним из тех, кого Гитлер, без тени сомнений, считал истинным воплощением души германского народа.

— Вы, господин Штрассер, не имеете ни малейшего представления о том, что такое искусство. Нет ни старого, ни нового искусства. Существует только одно искусство — греко-нордическое, — взволнованно подчеркнул Гитлер. — В искусстве не может быть революций. Не бывает искусства итальянского, голландского или немецкого; говорить о готическом искусстве — это идиотизм. Все ценное в искусстве может быть только греко-нордическим.

Я ответил, что я как непрофессионал в области искусства считаю его выражением души народа и уверен, что оно подвергается разнообразным влиянием. Я обратил внимание Адольфа на искусство Древнего Китая и Египта.